Мичман пригорюнился и сел на порог, подперев щёку кулачком.
— Сломать, к чёртовой матери, все эти двери! — сказал он. — Вот и применение бодрости! — И он пнул ногою косяк.
— Стоп! — сказал капитан. — Это уже бодрость, переходящая в варварство. Ладно, мичман, закройте глаза и считайте до двадцати семи. С окончанием счёта прошу войти вон в ту открытую дверь.
Мичман послушно закрыл глаза, а капитан подмигнул мне, и мы обошли следующий дверной косяк и уселись на травку. Я достал из бушлата бутылку «Айгешата», лук, соль, крутые яйца и расставил бокалы.
Аккуратно просчитав положенное, мичман открыл глаза и вошёл в открытую дверь.
— Ага! — закричали мы с капитаном. — Хренов пришёл!
— Вот это дверь! — восхищался мичман. — Яйца! «Айгешат»! Вот уж бодрость так бодрость!
Мы хлебнули, съели по яйцу.
— Ну а теперь, мичман, ваша очередь ожидать нас за открытой дверью!
— Идёт! Считайте до десяти и валите вон в ту квартиру напротив.
Честно прикрыв глаза, мы с капитаном досчитали до десяти и вошли в дверь, за которой таился Хренов. Он лежал на травке и, когда увидел нас, засиял от радости.
— А вот и вы! — закричал он. — А я-то вас давненько поджидаю! Скорее выкладывайте, что принесли.
— Погодите, в чём дело? — сказал я. — Мы вас встречали по-честному, а у вас даже стол не накрыт.
— А зачем его накрывать? Я же знаю, что у вас есть остатки «Айгешата».
— Мы его допили по дороге, — мрачно сказал я.
— Да как же это вы успели? — расстроился мичман. — Надо было до трёх считать.
Мичман поник, прилив бодрости сменился отливом.
— Всё, — сказал он, — больше я ни в какую открытую дверь не пойду.
Он уселся на песочек на берегу, а мы с капитаном всё-таки прошли ещё несколько дверей, и за каждой нас ничто не ожидало, кроме травы и мелких цветочков, океанской дали и прохладного ветерка.
— А это куда важней, чем «Айгешат» с яйцами, — пояснял капитан.
— Я с вами согласен, сэр, — говорил я, — но остатки «Айгешата» всё равно Хренову не отдам.
— Давай сами допьём его за какой-нибудь дверью.
И мы вошли в очередную дверь и чудесно позавтракали, овеваемые ветром и отделённые от мичмана десятками открытых дверей.
— Мы совсем забыли про окна, — сказал Суер-Выер, допивая последний глоток креплёного напитка. — Надо бы заглянуть хотя бы в одно окно, посмотреть, что там, за окном. Всё-таки интересно.
— Высоковато, сэр. Никак не дотянуться.
— Давай-ка я заберусь к тебе на плечи.
И капитан забрался ко мне на плечи, заглянул в окно.
— Ну, что вы там видите, сэр? — кряхтя, спрашивал я.
— Много-много интересного, — рассказывал капитан. — Я вижу камин, в котором пылает полено, вазы с цветами, бифштекс с луком и девушку с персиками.
— Ну а девушка-то, что она делает?
— Улыбается, на бифштекс приглашает.
— Так залезайте в окно, сэр, а мне потом какую-нибудь верёвку кинете.
— Подсади ещё немного.
Капитан подтянулся, повис на подоконнике и скрылся в глубинах окна.
Я, конечно, чрезвычайно опасался, что достойный сэр свалится по другую сторону подоконника и расшибётся о землю. Но подобного не произошло.
Сэр Суер-Выер исчез, а окно по-прежнему висело в воздухе, и колыхались его занавесочки.
Некоторое время я растерянно стоял под окном, осознавая исчезновение капитана.
Вдруг из окна высунулась рука и кинула мне верёвочную лестницу.
И я полез по этому трапу наверх[6].
Поднявшись ступенек на десять, я хотел уж заглянуть в окно, приподнял голову. Боже! Что это?!
Окно осталось на том же расстоянии от меня, что и прежде.
Я шагнул ещё наверх и заметил, что с каждым моим шагом из окна вываливается новая ступенька. Тяжестью своего шага я вытягиваю её.
Бодрость моя внезапно закончилась, и прибавилось в душе пустоты.
— Сэр! — закричал я. — Придержите ступеньки! Вываливаются.
Ответа не последовало.
— Сэр! Капитан! Забейте там какой-нибудь гвоздь, чтобы они не вываливались.
Занавески шуршали, простые ситцевые занавесочки с подзорами и кружевами.
— Мне надоели эти игрушки, сэр! — закричал я. — Спускаюсь вниз к Хренову!
Я глянул вниз, и — о Господь милосердный! — очень и очень высоко болтался я над землёй, причём по-прежнему стоял на первой ступеньке.
А внизу, далеко-далеко-далеко, лежал остров со всеми своими косяками, где-то в канавке дремал Хренов, я видел насквозь океан, его потайные бездны и прибрежные пляжи, плантации медуз и кораллов, на горизонте торчали мачты нашего «Лавра». На фок-мачте курил матрос Вампиров.