(Тут мы должны отметить, что на такую сложную жалость боцман всё-таки не тянет.)
— А вы, лоцман?
— Видите ли, сэр, — отвечал лоцман, оправляя галстук-бабочку в клеточку, — видите ли, сэр… видите ли, дорогой сэр… Конечно, вы видите, уважаемый сэр, что этот, с позволения сказать, чэловэк уже имеет два целковых, разделённых как раз поровну между частями особи. Одна часть особи, убежавшая, имеет ещё и гривенник старпома, то есть неоспоримое преимущество. То есть мало того, что она убежала от самоё себя, у неё ещё и на гривенник больше. Предлагаю всё-таки путь равенства и братства. Пусть убежавшая отдаст оставшейся пятак.
— С Гоголя получишь! — послышалось из-за скалы. — Тоже нашёлся утопический социалист. Кто это и когда делил всё поровну? Ха!
— У юнги денег нет, — сказал капитан сэр Суер-Выер и ласково поглядел на меня, — остаёшься ты, друг мой. — В ласке зазвучала ирония. — Что ты скажешь, голубь дорогой? До сих пор ты подавал подаяние. Мы не рассматривали, что это за подаяние. Подаяние и подаяние. Что ты скажешь сейчас? Может, добавишь гривенник?
Я так и знал, что всё это дело с нищими до особого добра не доведёт.
— Прежде всего, кэп, — сказал я, — прежде всего: никто не имеет права анализировать подаяние. Кто что подал, то и подал. Меня, например, вполне устраивает открытый лоцман, щедрый капитан, разумный старпом. Что подал я — моё дело. Я никому не подотчётен. Подаяние — и всё! И привет! И пока! И до свиданья! Прошу отметить, что все были мною довольны и даже приговаривали: «Спаси вас Господи!» Но если вас интересует, кому я что подал, могу сказать:
Древорукому — камень,
Пеплоголовому — деревянную ложку,
Нищему духом — головку чесноку.
Человеку, который убежал от самого себя, я тоже подал подаяние. Вы заметили? Это небольшой кисет. По-моему, он так и не поинтересовался, что в кисете. Эй, любезный господин Покинутый, а где кисет, который я подал? У вас того, что убежал, или у вас того, что остался?
— У меня. Тот Я только деньги взял, а кисет, говорит, тебе оставлю. Кури!
— Загляните же в кисет.
— Чёрт-те что, — сказал Покинутый, развязав кожаную тесёмку. — Махорка, что ли? Или нюхательный табак? Порошок какой-то. Что же это?
— Неужели не догадываетесь?
— Никак не смекну. Надо понюхать.
— Погодите, не спешите нюхать. Это кураре! Толчёное кураре! Здесь как раз хватит: понюхал — и… Вы, кажется, просили?
— Что это значит? — сказал Суер-Выер. — Ты с самого начала знал, чем всё кончится?
— Конечно нет. Мне и в голову не приходило, что этот спектакль у них так здорово разыгран. И потом, согласитесь, выбежать из самого себя — это действительно редчайший случай. Но кураре! Кураре ведь может пригодиться в любом из вариантов: убежал или не убежал, а кураре-то — вот, пожалуйста! Тому, кто хочет убежать от самого себя, кураре — хороший подарок.
— Да-а, — протянул Суер. — Но как ты истолкуешь камень, ложку и чеснок?
— Дорогой сэр! — отвечал я с поклоном. — Я уже и так не в меру разболтался. Камень, ложка и чеснок — предметы достойные. Их можно толковать как хочешь и даже сверхзамечательно. Я могу истолковать, но дадим же слово самому молчаливому. Пусть истолкует юнга Ю. У него нет денег, но есть некоторый хоть и детский, но симпатичный разум. Прошу вас, господин Ю.
Тут юнга открыл было рот, но в дело неожиданно влез Покинутый сам собою.
— Погодите, господа, — сказал он. — Какой камень? Какой чеснок? Тут воссоединение вот-вот произойдёт, а вы бог знает о чём толкуете. Давайте же скорей червонец, а то убежит, свинья такая!
— Слушай, помолчи, а! — сказал старпом. — Помолчи, потерпи.
— Что там происходит? — крикнул из-за скалы Бежавший.
— Хрен их поймёт! Про чеснок толкуют. А мне яду дали.
— Чесноком не бери! А много ли яду?
— Да всего мешочек. Короче, полк солдат не отравишь, но на одного полковника хватит. А денег не дают.
— Ну ты хоть корчился в муках-то?
— Замучился корчиться. Такие судороги отмочил да железные конвульсии, а всё равно не дают.
— Во жлобы какие приехали! Они что, из Парижа?
— Да вроде из Москвы, говорят.
— Ага, ну понятно.
— Эй, вы, РАЗБЕЖАВШИЕСЯ! А ну-ка молчать! — гаркнул старпом. — Цыц! Нишкни! Помалкивай! Где Чугайло? Сейчас позову! Юнга, говори!
Разбежавшиеся приутихли, особенно этот, что остался, тот, за скалой, ещё немного хорохорился, но на всякий случай заткнулся.