Что было дальше — горько вспоминать. Мы двинулись к Тиверии самым неудобным путем, поскольку король опасался того, что некие перебежчики заранее сообщат султану о нашем выступлении, и тот устроит засаду на ближней дороге. Легкие сарацинские отряды появлялись перед нами неоднократно, осыпали нас стрелами и вновь исчезали за холмами. Известно, кого Бог хочет наказать, того он прежде лишает разума… Но теперь Создатель прибавил и жару. Мы двигались словно по раскаленной жаровне, поставленной на адские угли. Впереди, как владетель этих земель, ехал со своими рыцарями граф Раймонд, за ним следовал король, а замыкали это шествие обреченных овец Рейнальд Шатильонский и Магистр Жерар со своими храмовниками. Уже к полудню мы выбились из сил и истекали потом, как освежеванные туши — кровью. Казалось, что наши мечи еще не остыли после ковки, а в шлемах, притороченных к седлам, можно было смело печь яйца. И кто же первым изнемог, спрошу я вас?.. Именно славные рыцари Соломонова Храма. Они взмолились к королю, прося о привале. Король Ги, видя мучения рыцарей, решил-таки остановиться и перевести дух… вплоть до следующего утра. Над тем местом возвышались два скалистых выступа, именовавшиеся рогами Хаттина. Так что я не совру, если скажу, что мы тогда остановились прямо у самого черта на рогах.
Все за столом, кроме меня, перекрестились, но хозяин не заметил, что один из гостей не пошевельнулся, ибо широкоплечий рыцарь Джон потребовал перед началом пира усадить меня справа от него. Между тем, Эсташ де Маншикур продолжил свой рассказ:
— Я служил славному графу Раймонду и ехал, можно сказать, у него за плечами. И я своими ушами слышал, как он воскликнул в отчаянии, когда узнал о том, что король уже слезает с седла: «Всемогущий Боже! Война окончена! Королевству тоже конец! А мы все — мертвецы. Пусть святой отец начнет отпевание!» Он имел в виду епископа Акры, который был с войском и вез великую реликвию — Животворящий Крест Господень. Но делать было нечего. Стан расположился у врат ада: вокруг — ни живой травинки, ни ручейка, ни гнилой лужицы в козьем копытце. Все смельчаки, пытавшиеся добыть воду, были пойманы и убиты сарацинами. А ночью нас заволокло еще и адским дымом: по приказу султана сарацины подожгли внизу сухую траву и кустарник. На рассвете мы увидели, что холм окружен бесчисленными врагами со всех сторон.
Что говорить — исход сражения был предрешен. Но надо отдать должное даже храмовникам. Все бились, не думая о неизбежном поражении и забыв о смертельной жажде. Двенадцать раз на нас наваливались сарацины, будто железная саранча Судного Дня[119], и двенадцать раз мы отбрасывали их. Наконец король Ги обратился к графу Раймонду с просьбой возглавить войско и повести его на отчаянный прорыв. И вот славный граф Раймонд собрал нас в клин и помчался на врага. Однако полководец султана… не помню его имени..
— Таки ад-Дин, — с готовностью подсказал я.
Эсташ Лысый сердито посмотрел на меня и продолжил:
— Пусть будет Таки ад-Дин… Он применил хитрость. Мужество — далеко не главное из достоинств сарацин, если таковые у них имеются. Сарацины страшатся столкновений с врагом лоб в лоб. Один рыцарь в бою сильнее десяти неверных, как медведь сильнее всех пчел, живущих в дупле дерева… Но, как известно, пчелы имеют некоторые тактические преимущества. Так вот, по приказу своего полководца сарацины расступились, и мы пролетели в промежуток между ними, как в яму, а когда развернулись, то увидели, что отрезаны от короля и храмовников.
119
В Апокалипсисе сказано, что перед Страшным Судом появится чудовищного вида саранча: «…лица же ее — как лица человеческие… На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев ее — как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну…» (Откровение 9; 7, 9).