Вступив в огромное каменное здание, Лиллиан зябко поежилась, звуки ее шагов эхом отдались среди молчаливых стен. Тут из-за высоких спинок церковных скамей в центральный проход высыпала толпа хихикающих и толкающихся школьников.
— Тихо! Сюда, дети, за мной! — громко зашипела учительница, сбивая их в большое бело-голубое стадо. Это была крепкая дама в плотном шерстяном костюме — и без корсета, с неодобрением отметила Лиллиан. Дети послушно пошли за своей предводительницей, перешептываясь и трясясь от сдерживаемого смеха. Их подошвы шуршали по мраморному полу. Пара старших девочек самым неуважительным образом уставились на Лиллиан, и она ответила им тем же.
Лиллиан прекрасно знала, что уже немолода, но терпеть не могла тех, кто сбрасывал ее со счетов из-за возраста. Жизнерадостная женщина с острым умом и энергичностью, которым позавидовали бы иные дамы и вдвое моложе, она негодовала, если юная торговка в лавке вдруг начинала говорить с ней подчеркнуто медленно или громко.
— Говорите-ка потише, — раздраженно бросала она таким, — я не глухая!
Лиллиан нравилось изумление, появлявшееся в таких случаях на лице собеседника, и все же это удовольствие не могло искупить чувства очередной обиды, причиненной беззаботным эгоизмом юности. Лиллиан прекрасно помнила, как ей самой казалось когда-то, что юность будет длиться вечно, а старость может прийти к кому угодно, но уж никак не к ней.
Характер Лиллиан Грей являл собой прелюбопытнейшее сочетание духа подлинного бунтаря и трезвой практичности консервативной шотландской матроны. Она вполне осознавала эксцентричность своего характера, однако, как подлинная дочь Шотландии, не стыдилась, а даже гордилась ею. Лиллиан зашагала к дальнему концу прохода под взмывающими ввысь каменными арками, не без труда удерживая на руке тяжелую корзину. Ее взгляд поднялся к большому витражному окну на западной стене.
В юности Лиллиан изучала искусство — в семье считалось, что у нее есть «художественная жилка». А после смерти Альфи она совершенно случайно занялась фотографией, купив как-то громоздкий фотографический аппарат на толкучке. Остановившись под изображением архангела Гавриила с огненным мечом, Лиллиан потерла шею быстрыми движениями сильных пальцев, а потом склонила голову и выдохнула безмолвный привет своему дорогому Альфи (она ни за что на свете не назвала бы это молитвой, потому что молитва предполагала веру в Бога, наличие которой в своей душе Лиллиан с гордостью отрицала).
Закончив с этим делом, она извлекла из кармана юбки маленькие золотые часы и взглянула на циферблат. К ее немалому изумлению, было уже почти пять. Оставалось всего полчаса на то, чтобы дойти до дома и поставить чайник для Иэна, любимого племянника, сына сестры Лиллиан, обещавшего ее навестить. Они всегда ладили, но смерть дорогой Эмили связала Лиллиан и Иэна еще крепче. Сосиски, что лежали в корзине, предназначались как раз для племянника — Лиллиан намеревалась приготовить его любимое жаркое из капусты и картофеля. После смерти Альфи она настояла на том, что будет выплачивать племяннику ежегодное пособие (она в жизни не потратила бы всего доставшегося ей сама), но Иэн, благослови его Господь, не оставил работу полицейского, хотя тетушкины деньги полностью избавили его от необходимости зарабатывать на жизнь.
Лиллиан поспешно вышла из церкви. Когда она миновала западный вход в собор, мимо пронеслись двое мальчишек в школьной форме. Замерев на мгновение, они одновременно сплюнули на выложенную прямо в брусчатке каменную мозаику в форме сердца и помчались дальше. Это было Сердце Мидлотиана, названное так по прозвищу давно снесенной Толбутской тюрьмы и отмечавшее место, где когда-то располагались ее главные ворота. Сэр Вальтер Скотт посвятил этой тюрьме, где проводились публичные казни, немало места в одном из своих шотландских романов, который так и назвал — «Сердце Мидлотиана»[3]. Прохожие плевали в Сердце на счастье и из чувства шотландского патриотизма — Лиллиан, впрочем, считала эту примету лишь предлогом, которым пользовались мальчишки для того, чтобы безнаказанно плеваться на людях.
Энергично работая сильными ногами, она взобралась на холм, а потом свернула на юг и пошла к своему дому, расположенному близ университета. Навстречу ей стали попадаться студенты и профессора, шагающие на вечерние лекции в широких мантиях, развевающихся у них за спинами, будто огромные черные крылья. Добравшись до своей просторной квартиры, Лиллиан первым делом отправила сосиски в ледник, где уже лежал славный пучок кресс-салата, купленный еще раньше у торговца близ Лонмаркетского рынка. Дверной звонок задребезжал в тот самый момент, когда она наливала сливки в кувшин из тонкого фарфора, полученный когда-то в подарок от сестры. «Бедняжка Эмили!» — подумала Лиллиан, поспешая по длинному коридору к входной двери, за дымчатыми стеклами которой виднелся стройный силуэт племянника.
3
В русском переводе З. Александрова и С. Мирлин «Эдинбургская темница, или Сердце среднего Лотиана».