– Главное, чтобы он попал домой. Мне представляется, что он вот-вот свалится со стула, – конгрессмен уже уткнулся носом в бокал.
Карл оценивающе глянул на конгрессмена.
– Он примет еще пару стопок, а потом я сварю ему кофе. Не волнуйтесь, ночевать он будет дома, а не в канаве.
Я оставил его за старшего, попрощался с несколькими завсегдатаями и двумя официантами, вышел из бара, а попав на Коннектикут-авеню, повернул направо, к отелю «Мэйфлауэр». У отеля поймал такси, сел за заднее сиденье и назвал водителю адрес. Тот повернулся ко мне.
– Я не поеду туда ночью.
– Об этом вам лучше говорить не мне, а муниципальному инспектору, который ведает вашей братией.
– Моя жизнь стоит дороже восьмидесяти центов.
– Я готов заплатить целый доллар.
По пути к Фэамонт-стрит меня практически убедили, что следующим президентом должен стать Джордж Уоллес. Наконец такси остановилось у нужного мне дома, относительно нового, если сравнивать с соседними, построенными никак не меньше пятидесяти лет тому назад. Я расплатился с водителем и сказал, что ждать меня не надо. Он кивнул, быстро заблокировал двери и рванул с места. Я же зашел в подъезд, поднялся по лестнице, нажал кнопку звонка указанной мне квартиры. Дверь открыл Хардман.
– Заходите. Будьте как дома.
Не успел я переступить порог, как из глубины квартиры донесся женский голос: «Скажи ему, пусть снимет ботинки».
Я посмотрел под ноги. Пол устилал белоснежный ковер с длинным ворсом.
– Она не хочет, чтобы пачкали ее ковер, – Хардман стоял в носках.
Я присел и снял ботинки. А когда поднялся, Хардман протянул мне полный бокал.
– Шотландское с водой. Сойдет?
– Спасибо, – я оглядел гостиную.
L-образной формы диван, обитый оранжевой материей, кожаные кресла, обеденный стол из тика, разбросанные тут и там яркие подушки, призванные создать атмосферу уюта. Яркие эстампы по стенам. Чувствовалась рука опытного дизайнера.
В комнату вошла высокая темнокожая девушка в красных слаксах, на ходу стряхивая термометр.
– Вы знакомы с Бетти? – спросил меня Хардман.
– Нет, – я мотнул головой. – Добрый вечер, Бетти.
– Вы – Маккоркл, – она кивнула. – Тот парень болен, и сейчас говорить с ним смысла нет. Он придет в себя только через час. Так сказал доктор Ламберт. Еще он сказал, что его можно увозить отсюда, когда он очнется. А раз уж он – ваш друг, пожалуйста, увезите его, когда он очнется. Он лежит в моей кровати, а я не собиралась спать на кушетке. Там будет спать Хардман.
– Но, дорогая...
– Я тебе не дорогая, поганец ты этакий, – произнося эту тираду, она даже не повысила голоса. – Приводишь какого-то пьяницу с порезанным боком и укладываешь в мою постель. Почему ты не повез его в больницу? Или домой? Знал ведь, что твоя жена этого не потерпит, – Бетти повернулась ко мне, театральным жестом указывая на Хардмана. – Вы только посмотрите на него. Шесть футов четыре дюйма роста, одевается с иголочки, представляется всем «Хард-ман»[2], но слова не скажет поперек этой карлице, не выросшей и на пять футов. Налей мне что-нибудь, – Бетти плюхнулась на диван, а Хардман торопливо смешал ей коктейль.
– Как насчет мужчины в вашей кровати, Бетти? – спросил я. – Можно мне взглянуть на него?
Она пожала плечами и махнула рукой в сторону двери.
– Идите туда. Но он еще не очухался.
Я кивнул, поставил бокал на серебряный поднос на столике, прошел в спальню и посмотрел на человека, лежащего на большой овальной кровати. Я не видел его больше года, на лице появились новые морщины, в волосах добавилось седины. Звали его Майкл Падильо, он говорил без малейшего акцента на шести или семи языках, мастерски владел пистолетом и ножом и смешивал едва ли не лучшие «мартини» в Европе.
Многие полагали его мертвым. Или хотя бы надеялись, что так оно и есть.