— Это бессмыслица какая-то, — наконец, произнесла она хрипло, словно сорвала голос от крика. — Всё, что я видела — не имеет смысла. — То, что совершила её мать, случилось не на кухне. Нет, Маргарет Деверо очень крепко привязала верёвку к поручням, окружающим мезонин[1]. Её красивая лаковая туфелька на шпильке лежала на сияющем кафельном полу с шахматным узором в прихожей Большого Дома. Когда Елена увидела блестящую вишнёвую туфельку, то на долю секунды в сердце вспыхнула надежда, что мама, наконец, вернулась к ним, наконец, прекратила плакать… и кричать. Тогда Елена подняла голову и увидела то, что никогда не исчезнет из её памяти. — Просто огромная нелепица.
Рафаэль ничего не сказал, но она ни на йоту не сомневалась, что всё его внимание приковано к ней.
— Я думала, — произнесла она, вцепившись в его плечи, — что кошмары прекратятся после того, как убью Слейтера. Он больше не причинит вред дорогим мне людям. Так почему же они продолжают терзать меня?
Голос Елены дрожал, но не от страха, а от тяжёлой беспомощной ярости.
— Воспоминания делают нас теми, кем мы являемся, — ответил Рафаэль, повторяя те же слова, которые однажды говорила ему она. — Даже самые жуткие.
Елена ощущала под ладонью биение его сердца — спокойное, ровное, уверенное, как всегда.
— Я никогда не забуду, — прошептала Елена. — Но хотелось бы, чтобы они перестали меня мучить.
Произнесённое заставило её почувствовать себя предательницей, желать подобного, когда Ари и Бэль ощутили тот кошмар наяву, и которого не смогла забыть мать.
— Так и будет, — сказал он уверенно. — Обещаю.
И поскольку Рафаэль никогда не нарушал обещаний, Елена позволила держать себя в объятиях до конца ночи. Рассветное зарево пробралось в комнату, тихо ступая на пальчиках и оставляя золотистые и розовые следы на полу, когда Елену поглотил сладкий безмятежный сон. Но покой, казалось, длился всего мгновение.
«Елена», — свежая прохладная волна врезалась в сознание. Елена, ещё сонная, открыла глаза и обнаружила что одна в постели. Солнечный свет заливал кровать, дождевые тучи рассеялись, открывая взору поразительную лазурь неба за окном.
— Рафаэль. — Елена взглянула на часы, стоящие на тумбочке рядом с кроватью — время близилось к обеду. Она потёрла глаза и села в кровати. — В чём дело?
«Случилось нечто, требующее твоих навыков».
Все её чувства встрепенулись в предвкушении, казалось, что ментальные шестерёнки пришли в движение с такой же сладостной болью, какую она почувствовала во всем теле, когда потянулась.
«Где я тебе нужна?»
«Школа на севере, имени Элеоноры Ванд…»
Её руки упали, внутри всё похолодело от страха.
«Я знаю, как называется эта школа. В неё ходят мои сёстры».
ГЛАВА 3
Первой Елену заметила десятилетняя Эвелин. Её глаза широко распахнулись от удивления, когда она увидела, как Елена, попрощавшись с ангелом, который проводил её по кратчайшему пути, расправила крылья и плавно приземлилась в главном дворе частной элитной средней школы. Безупречность бархатистого зелёного газона нарушали кое-где валяющиеся опавшие листья. От приземления Елены в воздухе возникли маленькие вихри из молодых травинок и пожухлых коричневых листьев, словно раздражённые дервиши[2], кружащие в танце. Елена сложила крылья и поздоровалась кивком со своей младшей сводной сестрой. Эвелин неуверенно подняла руку, чтобы помахать в ответ, но Аметист, на три года старше своей сестры, перехватила её ладошку и притянула к себе. Тёмно-синие глаза, такие же, как у её матери Гвендолин, предупреждали не приближаться.
Елена понимала почему. Они с Джеффри не разговаривали на протяжении десяти лет после того, как он вышвырнул её вон, вплоть до тех жестоких событий, после которых Елена стала обладательницей крыльев цвета полуночи и багрянца. И, кроме того, что от неё отказались, на какое-то время ей запретили приближаться к школе. В результате, она не смогла по-настоящему сблизиться со своими сводными сёстрами. Они знали о существовании друг друга, но помимо этого, оставались незнакомцами. Между ними не наблюдалось даже отдалённого сходства, подтверждающего родство. У Елены были светлые, почти белые волосы и кожа с отпечатком поцелуев Марокканского солнца, не говоря уже о высоком росте. Девочки же унаследовали великолепные волосы своей матери цвета воронова крыла и хрупкое телосложение, а их кожа, словно густые сливки, могла пристыдить даже английскую розу. Эвелин ещё была присуща пухлость ребёнка, но утончённостью и аристократичностью она напоминала Гвендолин.
1
мезонин — надстройка над средней частью жилого дома, часто имеет балкон. Она часто имеет форму креста или квадрата, иногда шестигранника. Может иметь форму цилиндра, реже восьмигранника. Часто эта надстройка не носит функциональный характер, а просто является декоративным элементом.
2
Дервиш (перс. — Бедняк, нищий) — мусульманский аналог монаха, аскета, приверженец суфизма.