Само по себе письмо оказалось весьма странным — в нем ни слова сожаления по поводу добровольного ухода из жизни. Написано оно было дрожащей рукой, но в довольно ясной форме. В нем он объявлял о том, какая часть имущества должна отойти сыну, а какая — жене. Он также просил меня стать его душеприказчиком и заняться судьбой его научных бумаг, упоминал о той сумме денег, которая полагалась мне, а также о тех деньгах, что могут понадобиться для публикации его работ. Мне дали фотокопию — оригинал забрали полицейские, — но и по ней было видно, что письмо подлинное. На следующее утро электронный анализатор подтвердил это.
Да уж, более чем странное письмо: три страницы, написанные с очевидным спокойствием. Но почему он просил связаться со мной немедленно? А может, стоит поискать разгадку в его бумагах? Бомгарт уже подумал об этом варианте и целый вечер перебирал их, однако не нашел ничего, что бы оправдывало поспешность Карела.
Основная масса документов касалась его работы в Англо-Индийской Компьютерной Корпорации — в них разобраться было под силу лишь представителям фирмы. Среди остальных бумаг — множество работ по экзистенциальной философии, трансакнионизму Маслова[4] и прочее. Была там и почти законченная рукопись книги об использовании психоделических наркотиков.
Вот в ней-то и должен быть ключ к разгадке, решил я.
Еще в Уппсала мы с Карелом часто обсуждали проблемы смерти, границ человеческого сознания и многое другое. Я даже делал доклад о «Египетской Книге Мертвых», которая в оригинале называется «Ру ну перт эм хру», что значит — «Книга движущихся при свете дня». Больше всего меня заинтриговали символ «ночь души» и все опасности, подстерегающие бесплотный дух во время ночных странствий в Аментет[5].
Однако Карел упорно советовал мне изучить «Тибетскую Книгу Мертвых», отличавшуюся от египетской как небо от земли, а затем сравнить их обе. Ныне любой студент знает, что «Тибетская Книга» является документом буддистов, религиозная традиция которых не имеет ничего общего с древнеегипетской. Сравнивать эти две книги мне показалось пустой тратой времени, занятием для изощренного педанта. Однако Карел добился своего и зажег во мне определенный интерес к самой «Тибетской Книге», о которой мы проговорили немало вечеров. В ту пору психоделические наркотики были почти недоступными — благодаря нашумевшим книгам Олдоса Хаксли об его опыте с мескалином они стали откровением для наркоманов[6]. Впрочем, мы нашли статью Рене Домаля[7], где он описывает сходные эксперименты с эфиром. Домаль окунул носовой платок в эфир, а затем приложил его к носу. Как только он потерял сознание, его рука опустилась, и он пришел в себя. После этого он попытался описать собственные видения в состояния эфирного наркоза, записи страшно заинтересовали нас.
Главная мысль Домаля не отличалась от вывода, сделанного многими мистиками: несмотря на то, что он был «без сознания», его собственные переживания казались намного реальней опыта обыденной жизни.
Как бы мы с Карелом ни отличались друг от друга, тут мы пришли к одному заключению: наша ежедневная жизнь есть нереальность. После этого нетрудно понять рассказ Чжуан-цзы[8] о том, как ему приснилось, что он — бабочка и чувствует все то, что должна чувствовать бабочка и как, проснувшись, он вдруг ощущает, что не может определить: кто он — Чжуан-цзы, которому снится, что он — бабочка или бабочка, которой снится, что она — Чжуан-цзы.
Почти месяц мы с Карелом экспериментировали с сознанием. После рождественских каникул мы пытались три дня продержаться без сна, подстегивая себя кофе и сигаретами. В результате мы почувствовали, что совершили гигантский скачок в познании самих себя. Помнится, я сказал: «Если бы можно было жить так все время, то исчезла бы надобность в поэзии, потому что я мог видеть дальше любого поэта». Также мы попробовали эфир и четыреххлористый углерод, но этот опыт показался уже менее интересным. В какой-то момент я почувствовал, как резко обострилось мое внутреннее зрение — состояние, которое мы иногда переживаем во сне, но оно было кратким, и я едва что-либо запомнил. Он эфира разболелась голова, поэтому после двух попыток я решил бросить это дело. Карел же считал, что его результаты сходны с домалевскими, правда, с некоторыми отличиями. Помню, как заинтересовали его маленькие черные точки, которые он увидел в состоянии наркоза. Впрочем, тяжелые последствия опытов и его заставили бросить их. Позже, став психологом-экспериментатором, он получил доступ к мескалину и лизергиновой кислоте[9] и настойчиво советовал мне испробовать их. Но я к этому времени имел уже другие увлечения, поэтому отказался. Об этих увлечениях я расскажу подробней.
Столь затянутое предисловие стало необходимым, чтобы объяснить, почему я догадался о смысле последней просьбы Карела Вайсмана. Я ведь археолог, а не психолог, но я его старый друг и, к тому же, когда-то разделял его интерес к проблемам нашего сознания и его пределов. Интересно, вспоминал ли он в последние минуты о наших бесконечных ночных разговорах в Уппсала, о частых посиделках с пивом в маленьком ресторанчике над рекой и о полуночных попойках в моей комнате.
Что-то беспокоило меня, какая-то смутная неопределенная тревога, похожая на ту, что заставила позвонить вчера в полночь в Хэмпстед. Впрочем, что теперь об этом говорить — я решил забыть обо всем. В день похорон я уже был Гебридских островах, куда меня вызвали обследовать замечательно сохранившиеся на острове Гаррис останки людей неолита. А по возвращении я обнаружил на своей лестничной клетке несколько ящиков с бумагами. В тот момент я ни о чем, кроме своих людей эпохи неолита, и думать не мог, поэтому, пересмотрев первый ящик и обнаружив среди прочих бумаг папку с надписью: «Восприятие цвета животными при недостатке эмоций», в сердцах пнул по этому ящику ногой. Потом зашел в квартиру, открыл «Археологический журнал» и наткнулся на статью Райха об электронной датировке базальтовых статуэток, найденных в турецком храме Богазкее. Я позвонил Спенсеру в Британский Музей, затем поехал к нему. Следующие сорок восемь часов я существовал, ел, дышал, не думая ни о чем, кроме статуэток Богазкее и отличительных черт хеттской скульптуры. Это-то и спасло меня. Несомненно, что Цатоггуаны только и дожидались моего возвращения, чтобы увидеть, догадался я о чем-нибудь или нет. К счастью, я был полностью занят лишь моей археологией. Мой разум плавно дрейфовал в безбрежных морях прошлого, убаюкивая себя историческими событиями. Ему была чужда психология. Пожалуй, если бы я вдруг вознамерился изучить бумаги моего друга в поисках причины самоубийства, то в считанные часы мой мозг был бы оккупирован и уничтожен.
Бр-р, даже вспоминать страшно — я был окружен злобным чуждым разумом. Словно водолаз, опустившийся на дно морское и увлеченный поисками сокровищ затонувших кораблей, я не замечал, как за мной следят холодные глаза осьминога в засаде. А ведь я мог запросто заметить их, как это случилось позже, на раскопках Черной Горы в Турции, однако мной слишком овладели открытия Райха. Они попросту вытолкнули из головы всяческие воспоминания о погибшем друге.
Я полагаю, что в течение нескольких недель я был под постоянным и тщательным контролем со стороны Цатоггуанов. Как раз в то время я решил вернуться в Малую Азию, чтобы прояснить кое-какие проблемы, возникшие после критики Райхом созданной мною системы датировки. Я снова поражаюсь, до чего спасительным оказалось мое решение: должно быть, оно окончательно убедило Цатоггуанов в моей безвредности. Карел сделал ошибку, что поручил свое наследие мне — едва ли он смог бы найти менее надежного душеприказчика. О да, конечно, я чувствовал угрызения совести из-за неразобранных ящиков и даже пару раз заставлял себя покопаться в них, но всякий раз меня охватывало одно и то же чувство полного безразличия к проблемам психологии, и я снова захлопывал ящик.
В последний раз я даже задумался, а не попросить ли уборщицу спалить где-нибудь это добро, но тут же устыдился столь аморальной идеи и отверг ее; честно сказать, я даже не ожидал от себя таких мыслей. Откуда же мне было знать в ту пору, что это были не мои мысли.
6
Имеются ввиду книги С. Xексли «Врата с самопознанию» (1954) и «Небеса и Преисподняя» (1955)
7
Рене Домаль (1906–1944) — французский журналист, интересовавшийся вопросами парапсихологии
8
Ч ж у а и — ц з ы (ок. 369–268 до н. э.) — китайский философ, один из основателей даосизма