О знаках, которыми надлежит пометить могилу человеческого неразумия — захоронение радиоактивных отходов — размышляет Грегори Бенфорд в статье «Отсюда в вечность». Еще один материал раздела «Теперь вы знаете…» поступил к нам из российского отделения организации «Гринпис», предоставившей также и замечательные фотографии, которые мы поместили на обложке. Чтобы будущее все же наступило, стоит, конечно, перестать использовать столь пагубные для людей и природы субстанции, о которых говорится в подборке «БРР! Пластик!», перекликающейся с рассказом Пола ди Филиппо, фразой из которого мы его назвали.
А когда кругом тихо и спокойно, что может быть лучше, чем путешествия с их всевозможными приключениями. В некоторые можно отправиться уже сегодня, для чего мы знакомим вас с уникальной «Коллекцией приключений». Весь мир-мирской перед вами.
От слова не сбудется, а по слову сбывается.
Проза
Брайан Стейблфорд
Невидимый червь[1]
Впервые Рик заметил завядшую розу, когда пришла пора нести Стивена на утреннее кормление, но тогда он не обратил на нее особого внимания, так как его мысли были заняты другим — в основном, голосом Стивена. Для своего столь юного возраста Стивен обладал весьма мощными легкими, и когда он применял их в полную силу, Рик не медлил. Этот звук пронизывал его насквозь.
Порой Рик гадал, может ли так быть, что у каждого человека имеется какой-то встроенный потайной тумблер, свойственный только ему одному, который, будучи включенным, повергает этого человека в его индивидуальный Ад ни с чем не сравнимых мучений. Если это действительно так, думал Рик, то по какой-то совершенно недоброй прихоти случая Стивен, очевидно, получил способность безошибочно воздействовать на его тумблер.
Тишина, наступившая сразу же после того, как Рик устроил младенца в уголок для кормления, принесла благословенное облегчение, которое, увы — как обычно — было смешано с чувством вины. Теперь, когда Рик смотрел на малыша, жадно набросившегося на соску, он был способен испытывать пристойное чувство любви. Только когда Стивен плакал…
Рик не ожидал, что маленький ребенок в доме будет доставлять столько хлопот, а часто и боли. Он понимал, как повезло обитателям дома, получившим эту привилегию — он сам и его пятеро со-родителей ждали очереди почти десять лет после того, как подали прошение на лицензию — и он был уверен, что любит Стивена ничуть не меньше, чем на это способен любой со-отец, но даже не представлял себе, насколько утомительными, насколько мучительными и изматывающими нервы станут недельные дежурства.
Вся беда, думал Рик, заключается в том, что раньше у него не было почти никакого опыта общения с младенцами. Но в нынешнее время такого опыта не имеет никто. Даже в детстве человеку редко приходится сталкиваться с другими малышами, независимо от того, сколько времени уделяют со-родители хлопотному занятию организации его досуга.
Рик не смел признаться своим со-родителям в том, насколько ему тяжело и неуютно — не потому, что они не поняли бы его. Скорее они настояли бы на том, чтобы постараться понять его, приложив к этому невыносимо много времени и сил. Они расписали бы на две недели вперед план каждодневных вечерних встреч, чтобы иметь возможность обсудить психологические корни экзистенционального беспокойства и опасности, подстерегающие на пути установления родственных связей, проводя долгие часы в сожалениях по поводу того, что эмоциональные основы человеческой натуры были сформированы еще в те дни, когда люди были обычно биологически связаны с детьми, которых воспитывали. Рик предпочитал страдать от молчаливого нетерпения своих со-родителей; никто не смог бы вынести такого количества участия и сострадания.
Именно для того, чтобы избавиться от недовольства самим собой, Рик вернулся к пораженной розе, решив получше рассмотреть ее. Ему пришлось сделать над собой некоторое усилие. Он не помнил, кто из со-родителей так сильно настаивал на розовых тонах обстановки для детской — определенно, не он сам; Рик недолюбливал цветы, а уж розовые розы отдавали невыносимой сентиментальностью.