Обычно полковник не чурался офицерской столовой, но в этот день слишком много дел разом навалилось на Уортона. Их требовалось спокойно обдумать, не торопясь и не отвлекаясь на поддержание застольной беседы. Ради этого стоило отказаться от привычного распорядка дня и пообедать прямо на рабочем месте. Полковник не успел сегодня толком позавтракать, и поэтому аромат, исходящий от тарелок, принесенных из столовой, мгновенно заставил его отложить в сторону бумаги. Когда ординарец опустил на стол поднос с мелко нарубленным салатом, куском хорошо прожаренного бекона и кружкой крепкого черного кофе, Уортон только сглотнул слюну. И в этот момент в дверь уверенно постучали.
— Что-нибудь еще, сэр? — ординарец, высокий чернокожий парень в хаки, застыл перед начальником навытяжку.
— Ничего, спасибо. Откройте дверь и можете идти, — полковник осторожно пригубил горячий кофе.
Когда на пороге кабинета появились Малдер и следующая за ним по пятам Скалли, на лице полковника появилось такое выражение, словно у него разыгрался приступ зубной боли.
— Мне очень жаль, но я обедаю… — начал было Уортон.
— Ничего, мы уже поели, — парировал Фокс.
— Как я понимаю, — полковник с сожалением отставил стакан, — вчера вы получили разрешение суда на эксгумацию тела рядового Гутиереса?
— Совершенно верно.
— Тогда я хочу поставить вас в известность, что я подал жалобу на ваши действия в Министерство Юстиции.
— Угу. Только вот тела нам так и не удалось найти. Оно пропало прямо из гроба. Могилку вскрыли до нас.
— Уортон приосанился:
— Ну, теперь вы, надеюсь, понимаете, с чем нам тут приходится сталкиваться? Что это за варварская религия, которая поощряет осквернение могил?..
— А вы не думали, что это может быть актом возмездия? — холодно спросила Скалли.
— Возмездия? — полковник вздернул бровь.
— За ваше жестокое обращение с задержанными.
— Жестокое обращение? Что еще за глупости?! — Уортон встал из-за стола и подошел к окну. Сквозь щели ставней проливались яркие лучи солнца.
— Физическое насилие над политическими беженцами — преступление по любым международным законам. Подлежит уголовному наказанию.
Полковник хмыкнул.
— А, это Бове вам наплел? Понятно. Вот кто, значит, распространяет дурацкие слухи. Никто и не говорил, что обитателям базы должно быть так же хорошо, как в отеле люкс. Но и сравнивать мою базу с концентрационным лагерем не стоит.
— И тем не менее, официальная политика не приветствует преследование эмигрантов?
Уортон насупился:
— Если кого здесь и преследуют, так это моих людей! Объединенные наций, организации по правам беженцев — все так заняты защитой иностранных ублюдков, что про моих людей забыли напрочь! Понимаю — абстрактный гуманизм, пацифизм, подставим врагам голую щеку для пинка, помолимся на предателей… Только я бы пожал руку лейтенанту Колли[1] с куда большим удовольствием, чем многим людям, не пролившим ни капли крови. И пошел бы с ним в разведку. В отличие от вас, уж извините. Пиво я с вами готов пить. А вот в разведку — не пойду, и не зовите…
— Малдер вздохнул и с сожалением посмотрел на раскрасневшегося полковника. Свое сомнение в том, что знаменитый лейтенант Колли согласился бы взять Уортона в разведку, Фокс благоразумно решил оставить при себе. Похоже, сидячая жизнь и сыплющиеся со всех сторон комплименты изменили характер полковника не в лучшую сторону. По сравнению с тем, что можно вычитать в его личном деле, по крайней мере.
— Ладно, сэр, не будем вам больше мешать. Не хватало еще, чтобы ваш завтрак остыл…
Уортон фыркнул и, проводив спецагентов, тяжело опустился за стол. Брезгливо потрогал стакан с кофе. Как же, не остыл… Разве только льдом еще не покрылся. Агенты… Название только — Федеральное Бюро. Мафия, самая что ни на есть настоящая мафия…
Уортон в раздражении ткнул столовым ножом в подсохший кусок бекона — и тут же подскочил, чуть не опрокинув стул.
Из небольшого куска мяса выплеснулась толчком и потекла, заливая тарелку до краев, свежая и густая артериальная кровь…
На стоянке перед лагерем для незаконных эмигрантов было пусто — за исключением машины федеральных агентов, здесь не было припарковано ни одного автомобиля. Похоже, подчиненные полковника Уортона остерегались оставлять свою собственность всего в десятке шагов от сетчатого забора, за которым, как мог видеть Фокс, и сейчас толпились мрачные люди, зябко кутающиеся в свои цветастые лохмотья. Впрочем, учитывая обстановку, царящую в лагере, солдат можно было понять…
— Похоже, Уортон не оставил эмигрантам выхода. Они обороняются всеми доступными им способами, — заметил Фокс, устраиваясь на месте пассажира.
— Ну, между пустыми угрозами и оживлением мертвецов есть некоторая разница, — заметила Скалли, заводя машину.
— Судя по тому, как ведет себя Бове — не такая уж и большая.
— А, черт! — Дана, положившая было ладонь на руль, отдернула руку.
— Что такое? — вскинулся Малдер.
Осторожно, стараясь не задеть за длинные колючки, Дана сняла с рулевой колонки намотанную на нее ветку терновника, почти незаметную в мягком полумраке салона.
— Опять тактика запугивания…— с отвращением проговорила Скалли, и швырнула ветку в форточку.
Со стороны лагеря доносились обычные звуки — гомон, разноязыкая ругань, шум строительных инструментов, какой-то звон… Фокс до боли в глазах вглядывался в темные лица, с такого расстояния неотличимые одно от другого. Кто из них мог сделать это? Да любой! Было бы желание…
— Ну-ка, покажи, что у тебя с рукой?
— Да, ерунда! — Скалли слизнула с ладони капельку крови и снова решительно взялась за руль.
Фыркнув двигателем, машина мягко тронулась с места и покатилась по дороге.
…Сидящие в салоне так и не увидели неровный круг, пересеченный крест-накрест размашистыми линиями, нарисованный мелом на асфальте, — точно на том месте, где только что стоял единственный на стоянке автомобиль…
Временный лагерь
для незаконных эмигрантов
Фолкстоун, штат Каролина
День второй
Вечер
Океан… Он явственно слышал его голос. Волны одна за другой накатывались на песок пляжа, слизывая знаки, похожие на следы чаек, но те появлялись вновь и вновь, в самых разных причудливых сочетаниях, и волнам не под силу было справиться с ними со всеми. Бьющее в лицо белое солнце, шорох волн, далекие крики птиц…
Или это просто шумит в ушах?
— Сэр, боюсь, он сейчас не в состоянии разговаривать, — донесся издалека чужой голос.
Он с трудом разлепил веки. Знаки плавали перед ним совсем рядом, прямо в воздухе — на сей раз разноцветные, лениво шевелящие плавниками, как яркие тропические рыбки… Запекшаяся кровь склеила губы, и он попробовал облизнуть их непослушным шершавым языком.
— Все правильно, рядовой, — новый голос почему-то вызвал яростную вспышку ненависти, от которой заклокотало в горле, — Вы честно выполняли приказ. Вам незачем ломать над этим голову. Идите!
— Но, сэр…
— Идите, я сказал!
Звук удаляющихся шагов… Грязный потолок и сетчатые стены поплыли перед глазами…
Его цепко ухватили за воротник ветхой рубашки и с силой встряхнули. Он снова почувствовал боль.
— Ты будешь говорить? — прошипел ненавистный голос у самого лица.
— Мои тайны умрут вместе со мной, белый…
— На твоем месте я бы разливался соловьем, — пока ты еще можешь говорить.
— Моя жизнь и смерть в руках Господа.
Его ударили по лицу, уверенно и хлестко — щеку ожгло болью.
— Нет, черножопый. Ошибаешься. Твоя жизнь и твоя смерть сейчас — исключительно в моих руках.
Окружное шоссе номер десять
Фолкстоун, штат Каролина
День второй
Поздний вечер