Софья Дмитриевна, как можно судить по роману, внесла некоторую лепту в формирование народнических иллюзий. Под ее пером чистота деревенской духовной атмосферы противостоит столичной извращенности. И воплощает это доброе естественное начало в романе мелкопоместная владелица Настасья Ивановна Чулкова, добродушная и простоватая «старосветская» помещица.
Да, как бы подводит к мысли романистка, осколок уходящего — не идеал. Но поглядите, что идет на смену, повремените ликовать. М.К. Цебрикова в этой связи писала о Софье Дмитриевне: «Волк в овечьей шкуре опаснее волка, который ощетинивает свою шерсть и скалит зубы, и автор беспощадно срывал эту шкуру и показывал дикие инстинкты, прикрытые маской современных идей…»[9]
Не на такую ли аналогию призвана натолкнуть читателя фамилия главного героя романа — Овчаров?
Остро критическое восприятие пореформенного времени разделяли многие современники сестер Хвощинских, в том числе и наиболее прозорливые среди них. Для многих стало ясно, что так называемая Великая реформа лишь одна из начальных предпосылок крупного общественного переустройства, но далеко не само оно.
Мотив неудовлетворенности, разочарования в несостоявшихся ожиданиях настойчиво проходит через многочисленные произведения старшей сестры Софьи — Надежды Дмитриевны Хвощинской, в замужестве Зайончковской. Талант ее имел возможность осуществиться более полно: в стихотворных, беллетристических, критико-публицистических произведениях. В прозе Н.Д. Хвощинская стала широко известна под псевдонимом В. Крестовский. Немало курьезов и читательских недоумений возникло, когда в литературу пришел подлинный Всеволод Крестовский, популярный прозаик 70-80-х годов. Н.Д. Хвощинская не изменила привычной подписи, но прибавила к ней указание — «псевдоним».
За сорок лет неустанного литературного труда писательница пережила несколько творческих периодов. Сама она «временем расцвета» считала десятилетие 1869–1879 годов. В письме к приятельнице такие строки: «Не 1865 меня обновил. Он уложил меня[10], и когда через четыре года я проснулась, то среди молодежи… мелькнула мне «Первая борьба»… Вот тебе секрет расцвета… Он завершился «Свиданием…»[11].
Писательница упоминает вехой творческого подъема общепризнанно удавшуюся повесть «Первая борьба». Н.К. Михайловский писал на ее счет: «По-моему, это вообще лучшее произведение Зайончковской и одно из выдающихся даже во всей русской литературе…»[12] С этой повестью нетрудно познакомиться и в наши дни, так как ее закономерно включают в переиздания «избранного». А вот повесть «Свидание» современному читателю неизвестна.
На наш взгляд, «Свидание» — один из образцов тончайшей психологической разработки характеров, изящества композиционного построения, диалогического мастерства.
Интерес к построению диалогов — общая сильная сторона прозы сестер Хвощинских. Самая первая публикация Софьи Дмитриевны — «Знакомые люди» («Отечественные записки», 1857) вся состоит из диалогов, которые создают противостояние характеров, с большой достоверностью передают интонационный стиль реплик, перепады настроения собеседников. Подобными качествами отличается и «Свидание». На первых порах герой повести Петр Николаевич Алтасов не чета Овчарову из произведения младшей сестры. О нет! В 1863 году, когда Овчаров появился на журнальных страницах во всей неприглядности, Алтасов находился в ссылке за вольнолюбивые мысли и речи. Но вот мы встречаемся с пострадавшим через пятнадцать лет — действие «Свидания» отнесено к 1878 году. И какое превращение! Идеалы молодости не просто забыты — они отвергнуты, осмеяны, попраны. И такие мысли пришли им на смену: «Высокое наслаждение — не мозолить рук, не трудить мозга, почивать мягко, кушать вволю. И человек перед собою обязан достигнуть этого, особенно когда представляется случай».
Не отличить теперь бывшего прогрессивного журналиста Алтасова от воинствующего графомана Овчарова. Но любая маскировка рано или поздно ветшает. Алтасов — в новом «прозревшем» и остепенившемся состоянии — подвизался в журналистике и был «готов служить своими убеждениями кому и чему угодно. Именно отгадав эту способность, редакция предложила ему отставку». Действие повести занимает по времени всего один вечер. Это — краткая встреча Алтасова с давней знакомой, помещицей Александрой Табеевой. В прошлом, торопясь за модой, и она не избежала игры в либерализм — теперь же озабочена лишь тем, как бы не упустить доходов с имения да приручить возможного жениха.
Динамичный диалог «Свидания» развертывается в нескольких измерениях: одни реплики маскируют подлинные чувства, другие выполняют роль осторожных зондажей, третьи цепко выясняют истинные взгляды партнеров. И вот уже в переплетении реплик все рельефнее возникают характеры собеседников, их беспредельное своекорыстие, неискоренимое лицемерие.
Н.Д. Хвощинскую нередко критиковали за пессимизм, за идейную беспросветность некоторых произведений. «Меня упрекают за то, что я не пишу героев, но я не могу писать того, что не видела», — сетовала беллетристка. Да, отрицательные персонажи значительно плотнее «населяют» ее сочинения, чем положительные. Но в беспросветности повесть «Свидание», к примеру, обвинить нельзя. В ней есть одухотворенный светлый образ самоотверженной труженицы Анны Васильевны Табеевой, невестки Александры Сергеевны, жены ее умершего брата. Выть может, этот облик не столь убедительно и подробно «прописан», как основные партнеры «Свидания», но духовная сила личности передана вполне ощутимо, способность ее стойко противостоять тяжелейшим утратам и вопреки всему — трудиться на общую пользу. Этот образ просветляет идейно-нравственную атмосферу сумеречного «Свидания». И подобные героини — не исключение в книгах Н.Д. Хвощинской. Таковы Леля из повести «Пансионерка», Катя из романа «Большая Медведица», Таня из повести «Былое». Они внесли свою лепту в борьбу за женское равноправие, которую писательница никогда не отделяла от борьбы за справедливое устройство общества. Она говорила: «Женщина никогда не выбьется на прямую дорогу одна, сама собою; ей должен помочь в этом общий строй жизни. Прежде надо еще поисправиться ему… Я просто описывала положение женщины, каково оно было, каково оно часто и теперь. Мученичество этого положения — только следствие всего окружающего»[13].
Н.Д. Хвощинская искренним и неустанным служением общему делу внушила к себе глубокое уважение соратников и читателей. С большой приязнью относилась к ней М.К. Цебрикова. Она — основной организатор адреса, врученного общественностью престарелой писательнице в 1883 году.
Здесь высказаны прочувствованные строки: «В произведениях Ваших отражались многие стороны нашей общественной жизни; тонким неумолимым анализом вы обличали всю ложь и фразерство своекорыстия, прикрывающегося служением идее. Вы одна из первых подали свой голос за право женщин стать участницами общего движения и с глубоким пониманием женского сердца дали много правдивых и художественных картин»[14].
За ней шли творческие последователи. М.К. Цебрикова была как раз из этого числа. Она стала беллетристом и литературным критиком, одним из руководителей борьбы за женское равноправие во многом благодаря журнальным публикациям предшественниц. Ранее уже говорилось о трудном пути Марии Константиновны к возможности печататься. Чтобы укрыться от домашних церберов, она зашивала рукописи в юбки — благо мода прошлого века давала такую возможность. Вырвавшись на прогулку, носила черновики на переписку знакомому писарю, затем отсылала в журналы, давая обратный адрес верной подруги. Вопреки всем препятствиям, М.К. Цебрикова вскоре создала себе авторитетное литературное имя. Правда, современники больше ценили ее литературно-критическую, публицистическую, общественную деятельность, чем беллетристику. Ее художественное мастерство уступало в силе мастерству сестер Хвощинских и богатой палитре Марка Вовчка.
10
Это год смерти С.Д. Хвощинской и замужества Н.Д. Хвощинской, стремившейся уйти от тоски одиночества.
11
Цит. по статье: Семевский В.М. Н.Д. Хвощинская-Зайончковская. — Русская мысль, 1890, № 12, с. 133.
13
Цит. по статье: Семевский В.М. Н.Д. Хвощинская-Зайончковская. — Русская мысль, 1890, № 10, с. 83, 86.
14
Цит. по статье: Семевский В.М. Н.Д. Хвощинская-Зайончковская. — Русская мысль. 1890, № 12, с. 139–140.