Мария Константиновна вполне отдавала себе в этом отчет. В составленной незадолго до смерти автобиографии она сообщала о себе в третьем лице: «Толковый писатель, отзыв которого запал ей глубоко, говорил, что талант ее невелик, но видно, что грудью взяла то, что пишет, и постоит за все жизнью». Публикатор автобиографии А.П. Могилянский ценит в авторе по преимуществу критика и публициста. А.П. Могилянский пишет: «До начала 1870-х годов, принесших быстро возраставшую известность Марии Константиновне Цебриковой, в России еще не было женщины-публициста такого масштаба»[15]. Справедливые наблюдения: стойкость и страстность публицистики наиболее ярко выразились в ее «Открытом письме Александру III», напечатанном в Женеве и нелегально распространенном писательницей в 1889 году. Здесь провозглашалась демократическая программа: «Свобода слова, неприкосновенность личности, свобода собраний, полная гласность суда, образование, широко открытое для всех способностей, отмена административного произвола, созвание земского собора, к которому все сословия призвали бы своих выборных, — вот в чем спасение». Предлагая царю осуществить эти меры, публицистка призывала тем самым отвратить неизбежный революционный взрыв. Она нередко признавалась, что хотела бы не допустить кровопролития. Объективно же вся ее общественная и литературная деятельность способствовала концентрации народного возмущения, приближала час крутых перемен.
Повесть М.К. Цебриковой «Который лучше?» состоит из новелл, нанизанных на жесткий публицистический стержень. Он высказан вопросом заголовка и предлагает читателю сравнить главных персонажей: крестьянина-поджигателя и вора — Василия и «умничающего» помещика Куроедова. Последний изливается перед автором: «По мелочам я истратил все, что было немелкого во мне, все молодые силы — и упал духом. Теперь я на все махнул рукой!»
Увы! При всей неприглядности самохарактеристики она не полна и не точна. Перед нами еще одна разновидность столь частого и в жизни, и в литературе 60-80-х годов образа. Это — заигрывающий на словах с модными веяниями отпетый крепостник, на деле помышляющий лишь о том, как сытнее устроиться. В итоге он продает себя в мужья старой богатой вдове. Поджигатель и совратитель Василий вправе на этом фоне заявить: «Ну да, я вор острожный… Да много ль из вашей-то братьи, из дворян, честных-от людей выищется? Не тем, так другим — все в чужой дом лапу запустить норовят…»
Так который же лучше? Этот открыто заданный вопрос как бы переводит художественное произведение в публицистический ряд. Прямое обращение к читателю с животрепещущей социальной проблемой — предложение непосредственно сравнить крепостника и бандита — безусловно взято из арсенала публицистики. Но это не помешало, на наш взгляд, емкости художественного обобщения. Беллетристика для М.К. Цебриковой, как бы сдержанно ни ценила она свой талант, — не прихоть, не случайность. Писательница обращалась к повестям, рассказам, новеллам впоследствии и в 70-е, и в 80-е, и в 90-е годы. Публицистические элементы всегда присутствуют, но не лишают ее произведения художественной полноценности.
М.К. Цебрикова не только литературной деятельностью, всем «непосредственным участием в движении» (В.И. Ленин) помогала решению «женского вопроса» в России. Вполне соглашаясь с мнением Н.Д. Хвощинской на этот счет, она писала: «Так называемый женский вопрос есть вопрос о правоспособности и освобождении целой половины человечества и, следовательно, вопрос о разумном устройстве жизни всего человечества»[16].
В разное время все авторы данной книги, кроме рано умершей С.Д. Хвощинской, встречались с Марией Константиновной, участвовали в общих начинаниях. Вместе с Марко Вовчком велась работа над изданием книги Джона Стюарта Милля «Подчиненность женщины», вышедшей в 1870 году. Вместе с С.П. Соболевой Мария Константиновна трудилась в журналистике для детей, вместе с С.В. Ковалевской хлопотала о средствах для устройства высших женских курсов. Это происходило во второй половине 70-х годов, когда С.В. Ковалевская вернулась в Россию из-за рубежа первой дипломированной женщиной-математиком, утвержденным Геттингенским университетом доктором философии. А спустя еще полтора десятилетия соотечественники узнали математическую знаменитость и как талантливую писательницу. В 1890 году журнал «Вестник Европы» опубликовал «Воспоминания детства» С.В. Ковалевской о годах, проведенных в Палибино, и критика восхищенно сравнивала стиль автора со знаменитой трилогией о детстве и юности Л.Н. Толстого.
Повесть. «Нигилистка», написанная в середине 80-х годов, издана впервые посмертно в Женеве в 1892 году на русском языке и в Стокгольме — на шведском. За рубежом она потом не раз переиздавалась, но публикации в России препятствовала цензура. Лишь после революции 1905 года широкая публика смогла вновь увидеть во всемирно известном математике незаурядного художника.
С.В. Ковалевская говорила, что всю жизнь не могла решить, к чему у нее больше склонности: к математике или литературе. Она нередко чередовала эти занятия, отдыхая от математических абстракций в общении с художественными образами. И, наоборот, порой, по ее словам: «…Все в жизни начинает казаться ничтожным и неинтересным, и только одни вечные, непреложные научные законы привлекают к себе»[17].
В повести «Нигилистка» немало автобиографического: сытая и не слишком содержательная жизнь в родовом имении в отрочестве, смутное стремление к чему-то большему. А затем — как бы внезапное пробуждение от долгого полусна: встреча с настоящим учителем, другом, наставником, новые интересы, любовь. Автобиографичность повести — в общем фоне взросления, становления характера, но не в его существе. Героиня Вера Баранцова, в отличие от автора повести, человек по преимуществу практического действия, не склонный к философии и науке. В этой девушке воплощены лучшие черты молодежи 70-х годов, тех, кто самоотверженно шел за свои убеждения на любые испытания. Н.Д. Хвощинская, как мы помним, говорила, что такой молодежи ей видеть не довелось. А вот С.В. Ковалевской довелось жить, и учиться, и дружить с такими людьми. Одним из прообразов Веры Баранцовой могла быть двоюродная сестра, соратница по учебе в Гейдельберге Наталья Александровна Армфельдт. Сначала она готовилась стать математиком, но примкнула к нелегальному кружку «чайковцев» и целиком ушла в революционное движение. Она занималась пропагандой среди крестьян, несколько раз была под арестом, а в 1879 году сослана на каторгу в Сибирь. Там умерла через несколько лет от туберкулеза. Отблеск этой личности ощущается и в судьбе погибшей после тюремного заключения невесты героя повести, и в решении Веры Баранцовой ехать в Сибирь, помогать ссыльным. В переписке С.В. Ковалевской упоминается и другой прообраз «нигилистки»: Вера Сергеевна Гончарова, племянница жены А.С. Пушкина. Давняя знакомая С.В. Ковалевской, она участвовала в нелегальных кружках, самоотверженно добивалась облегчения участи своего жениха, осужденного по делу 193-х.
Софья Ковалевская создала в «Нигилистке» образ, в котором ярко и полно воплотила убедительную и верную трактовку «женского вопроса», его единство с решением общей задачи революционного переустройства России.
Границы этого, десятилетия занимавшего умы, «вопроса» расширились, стиль его обсуждения значительно изменился к началу 80-х годов. Еще незадолго до крестьянской реформы имена женщин из привилегированных сословий, запятых общественно полезным трудом, были наперечет. На них в буквальном смысле слова показывали пальцами, обвиняли в аморализме, в жажде выделиться «любой ценой». Пореформенные процессы подействовали отрезвляюще: собственный заработок для многих дворянских дочек из разорившихся имений стал единственным средством выжить. Борьба за возможность получить образование и профессию перевели многолетние споры в реальное общественное движение за женскую эмансипацию. Оно переживет периоды подъема и спада, заблуждений и перехлестов. Но уже в годы, о которых последние эпизоды «Нигилистки», оно даст реальные плоды: Высшие женские курсы в Петербурге, повсеместное открытие женских гимназий, право на учительский и медицинский диплом. В 1881/82 учебном году только на Петербургских высших курсах занималось около тысячи слушательниц[18]. Разительный контраст с положением дел, когда появилась статья Н.И. Пирогова, громогласно заговорившая о массовом женском невежестве.
15
См.: Могилянский А.П. Новые данные о М. К Цебриковой. — Русская литература, 1971, № 1, с. 109.
16
Цит. по статье: Мануйлов В.А. М.К. Цебрикова и ее воспоминания. — Звезда, 1935, № 6, с. 182.
18
См.: Лихачева Е. Материалы для истории женского образования в России. Спб., 1901, т. 4, с. 594.