Каюсь, первый глоток был безбожно по-городскому дилетантский — обильный, торопливый и бестолковый. И лишь потом я взял себя в руки и начал цедить в себя воду крохотными глотками — степная и морская наука!
Судя по тому, как припали к живительной влаге мои товарищи, эта процедура была отнюдь не лишняя и для них. Потому как, сколько ни пыжься и ни корчь из себя кремень, а по измученным серым лицам было ясно видно, что и им за последние пару суток изрядно досталось. Закалка закалкой, но даже организмы моих сотоварищей отнюдь не железные.
Ну вот, смерть от жажды нам больше в обозримом будущем не грозит… В отличие от смерти от вражеских копий и кинжалов. Пора думать, что делать дальше.
— Дор’чин, — снова обратился я к капитану. — Как зайдем за следующий поворот, найди тут в камышах какое-нибудь укромное местечко, чтобы, ежели кто войдет в реку следом за нами, он нас не скоро бы увидел.
… А ты, Староста Дос’тёк, расскажи-ка, куда эта речка дальше ведет?
— Дык ведь эта… Никуда! Я в том смысле, что попетляет она еще чуток… Ну так примерно на день-полтора пути, а потом сплошным болотом станет. Да и до него вы не доберетесь, потому как там впереди сплошь мели да коряги. Мы туда не ходим, поганое это место. Да и зачем? Рыбы нормальной нет, дичи нет, воняет, дерево кривое да тонкое, зато змей множество.
— Угу. Значит, сзади у нас непроходимое болото, а по берегам — сплошь топкие берега да густой кустарник, через который не проберешься… Ты куда нас завел, сука?!
— Ты сказал, воду пресную и чтобы к вам не подобрались, я и указал… — с искреннем недоумением ответил сей почтенный и теперь уже точно заслуживший почетное звание «Сусанин» долбодятел. А потом, видать что-то смекнув, добавил. — Так это получается, вы теперь вроде как суслик, в мешок посаженый — выход только через горловину, ан горловина-то и завязана?
…Этот идиот, и не только он один, сообразили это только сейчас! Хотя мне это стало ясно уже… аж минуты полторы назад. И то, что я в местной географии примерно как столица Кампучии[5], меня совсем даже не извиняет.
И даже то, что я был вымотан до предела и завалился спать сразу, едва Дор’чин начал отдавать распоряжение гребцам — тоже отнюдь не служит оправданием. Коли взялся быть начальником, должен был выяснить этот момент еще до или сразу после того, как принял решение плыть к речке. Но я понадеялся на сметливость Старосты и на то, что местная речушка позволит нам хоть немного оторваться от врагов, а потом запутать следы где-нибудь в лесу. Где можно, кстати, будет поиграть в казаки-разбойники с вероятной погоней, используя мой богатый, пусть и чисто теоретический, опыт по устройству ловушек и подлян.
Увы, но наш Староста то ли удачно прикидывался, то ли и впрямь в подобных стратегиях был не силен и просчитывать дальше одного хода не умел. Ему сказали — река и чтобы не подобрались, — он и привел к реке, к которой ни подобраться, ни выбраться. Положеньице!
А Дор’чин тем временем шустро загнал нашу лодку за какую-то стенку камыша, где, оказывается, была вторая протока и преданно уставился на меня, свято уверенный, что я знаю, что делать дальше.
Так, надо бы оглядеться… Судя по всему, речушка эта была своеобразным аналогом мангровых зарослей или болот Флориды… Ну, как я их себе представлял по книжкам и паре документальных фильмов. Сплошь заросли тростника значительно выше головы и протоки между ними.
Сама речушка сравнительно небольшая — метров шестьдесят в ширину. Но из-за формы бухты приливы тут очень высокие, так что, когда луна или сильный ветер нагоняет в бухту воды, она поднимается аж до тех вон веток, на которых сейчас висят остатки водорослей и всякого мусора. Это не только добавляет речной воде соли, но и позволяет образовывать множество проток и стариц, попутно заполняя водой впадины, овраги и даже лужи, постепенно заболачивая почву и делая берега малопроходимыми.
Нет, по хорошему-то, будь у нас побольше времени, так мы бы нашли проход до твердой земли и слиняли бы отсюда, заныкав лодку до лучших времен.
Еще вполне можно было бы поиграть с преследователями в прятки в местных камышах и лужах. Может, даже внезапно выскакивая из-за угла и тараня вражеские посудины нашим броненосцем. Вот только…
5
Как говорится в поговорке-обзывалке моего детства, «Столица Кампучии — Пном-пень, а ты пень-пнем».