Временное правительство ушло в отставку, потому что хотело сохранить верность попранному рейхом стремлению к независимости. И все же историки в обстоятельствах отставки правительства видят одну довольно бесславную вещь: “Прекращая свою деятельность, Временное правительство ни публично, ни каким-либо специальным циркуляром не приказало начальникам полиции, военным комендантам, командирам и солдатам литовских батальонов, работникам созданной администрации покинуть свои места. Нацисты воспользовались этими структурами”[55]. В Литве в этих структурах работало свыше двадцати тысяч человек.
Первым генеральным советником стал Пятрас Кубилюнас. Когда власть сменилась, в нижних звеньях все осталось по-старому. Начальники округов, бургомистры, сельские старосты, начальники полицейских участков, вспомогательная полиция и суды работали по-прежнему. В Литве было около шести тысяч полицейских. Все сохранили свой оклад. Муж моей тети, подполковник Антанас Стапулёнис, до середины августа продолжал работать начальником охранной полиции Паневежиса, позже перешел в структуры самоуправления, где работал до 1944 года. Когда ввели непосредственное управление, немецкий язык был объявлен служебным, литовский – допустимым.
Историк Арунас Бубнис писал: “Местное самоуправление узаконено нацистскими приказами. Суть приказов такова: немецкая администрация будет осуществлять надзор и контроль, а практическое руководство работой по немецкой инструкции возьмет на себя местная администрация”[56]. Местное самоуправление по приказу нацистов должно обеспечивать транспортом организаторов истребления, вводить ограничения для евреев, назначать жителей, которые будут копать ямы для расстрелов, а после казней их закапывать, подготавливать имущество евреев для аукционов или сбывать его другим способом.
Генеральный секретарь Партии националистов Зенонас Блинас всю свою и коллег – советников-националистов – работу с немцами в период гражданской власти, продолжавшийся до самого окончания войны, описывал в дневнике. Вот несколько записей из дневника патриота:
13. VIII.41
Прибыл один человек из Йонишкиса. Деревенским, мол, трудно свыкнуться с истреблением евреев, там, в деревне, этот еврейский террор не так уж свирепствовал, и на деревню это производит гнетущее и тяжелое впечатление. Говорит, лучше их гнать на работу, а коммунистов расстреливать. Плохо, что слишком много расстреливаем и стреляют литовцы. Особенно если правда, что немцы эти расстрелы снимают на пленку[57].
14. VIII.41
Разговаривал с начальником Рокишкского округа. Сегодня утром в Рокишкисе должны быть расстреляны 9 тысяч евреев. Выкопали яму глубиной три метра, пригоняют 100 евреев, укладывают в ров, говорят, что кто встанет, того пристрелят, несколько человек с ручными пулеметами прошивают ряд со спины, потом насыпают 20–30 см песка и укладывают другой ряд. За один раз пригнали 100 евреев. Велели вывести их из города. Те ушли с узелками. Через пару километров велели положить узелки и снять верхнюю одежду. Евреи поняли, что их ждет. Была трагическая сцена. Подействовала на людей, на стрелявших. Еще, мол, 2 тысячи человек (старики, женщины, дети) оставлены для “второй партии”. Из гуманных соображений, чтобы не надо было заботиться о детях… теперь убирают самых здоровых, молодых мужчин[58].
20. VIII.41
Сейчас ситуация такая, что мы не можем требовать немедленно дать нам независимое государство. Надо смотреть реалистически. […] Немцы ничего конкретного нам не обещают, но, если мы будем уверены в себе и едины, то можем помочь и людьми, и, наверное, отборные батальоны должны это сделать. В обмен на лояльную помощь мы надеемся на полное осуществление всех наших чаяний – свое независимое государство[59].
24. VIII.41
Брунюс вчера рассказывал про бойню в Рокишкисе. Это было проделано публично. Люди должны были прыгать в яму глубиной три метра, перед тем наполовину раздевшись. В них стреляли, расхаживая вокруг ямы. Мозги и кровь брызгали. Стрелявшие были все в крови. Привели из города с узелками. У ямы велели их положить и наполовину раздеться. Женщины кричали, голосили. Собрались люди из окрестностей. Поначалу смеялись, улыбались, потом ужаснулись, арийки тоже начали кричать. Бойня. Мерзость. Иуда этот начальник округа. Я говорил, что, если уж немцы это делают нашими руками, так надо все проделывать спокойно, без огласки, без скандала. А вместо того этот выродок все сделал наоборот. Запомню я его. Мерзавец[60].