— Я не пойду, если бы вы даже вздумали увести меня насильно. Счастье не только в деньгах и в одежде. Деньги я заработаю…
— А в чем же еще?
— Об этом позвольте мне знать, — тихо, но твердо сказал юноша.
Нури была растеряна. Она никак не ожидала, что этот батрак откажется от ее заманчивого предложения.
— Оказывается, вы очень упрямый и своевольный. Но рано или поздно вы должны будете согласиться!..
Нури сердито захлопнула окно.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На женской половине двора Наджмеддинбая расцвели черешни. Теплый воздух был наполнен пьянящим запахом цветов. В белой кипени их, пронизанной лучами яркого солнца, роились и звенели тысячи пчел и весенних жучков.
Аисты давно прилетели: где-то на соседней крыше слышалась детская песенка:
Под черешней, на широкой деревянной кровати с выкрашенной голубой решеткой, на мягких одеялах полулежит, облокотившись на подушку, Нури.
Напротив, в десяти шагах от нее, стирает белье Гульнар. Не отрываясь от работы, девушка то запоет тихонько, то перекинется словом-другим с Нури. Сегодня она особенно хороша. Под лучами весеннего солнца отливают серебром ее белые, точеные руки с засученными выше локтя рукавами, горят черные косы, вздрагивают длинные, густые ресницы.
Время от времени к ним подходит свекровь Нури. Она не может нахвалиться девушкой:
— Мешки золота-серебра сыпь на тебя, Гульнар, и то мало. Пошли аллах тебе счастья и удачи в жизни! Спасибо отцу-матери — научили тебя работе, уму-разуму…
Нури почувствовала в словах свекрови укор себе, пренебрежительно скривила губы:
— Пропади оно, золото-серебро, если его сыпать к ногам каждого… Что оно — пыль?
— Вай, Нуриниса, — выразительно повела бровью свекровь, — знаешь, в старину говорили: девушке не трон золотой пожелай, а счастья с мизинчик дай… Может, и Гульнар счастье улыбнется. Войдет она невесткой в хорошую семью, вот тебе и золото-серебро.
— Не хвалите так, тетушка-сватья. А то зазнаюсь и стирать не захочу, — ответила со смехом Гульнар и уже серьезно добавила: — Найдется какой-нибудь бедняк и для дочери батрака. Был бы хороший да умный — и довольно.
У Нури не было желания ни говорить, ни шевелиться. После разговора с Юлчи она не находила покоя, то теряла всякую надежду и ей становилось все безразлично, то злилась и придумывала новые хитрости. Каждый раз, когда на память приходил Юлчи, сердце ее загоралось обидой и гневом. «Какой-то малай в доме моего отца — и не обращает на меня внимания! — возмущалась она. — Чем он гордится, почему привередничает? Ну, побоялся тронуть меня в девичестве… А теперь чего ему бояться! Нет, тут что-то не то. Я все разузнаю, все раскрою!»
Нури лениво сошла с кровати. Упершись руками в бока и высоко задрав голову, она, точно невестка в гостях, стала медленно прохаживаться вдоль ряда черешен нарочно на виду у хлопотавшей по двору свекрови. Всем своим видом она говорила: «Стерпишь — терпи, а не стерпишь — широкая тебе улица! Мать меня не для работы родила. С кем ты меня сравниваешь? Гульнар — одно, а я — другое!»
Нури обошла широкий двор, сад, остановилась около Гульнар, снисходительно спросила:
— Уморилась?
— Нет. Я и побольше этого стирала.
— Вот приедет твой пачча[77]…
— А когда он приедет?
— Давно бы должен быть… Вот приедет он, я найму себе прислугу и работника.
— Особенно нужна вам прислуга, — согласилась Гульнар.
Нури стояла, держась за ветку черешни, и чуть приметно усмехалась.
— В работники Юлчибая хочу взять, — сказала она, пристально сверху вниз глядя на Гульнар. — Он испытанный человек. Что ты на это скажешь?
Гульнар на миг подняла голову, посмотрела на Нури и снова склонилась над корытом. Девушка ничего не сказала, но Нури и без слов поняла, что кроется за этим молчанием: Гульнар побледнела губы се вздрагивали.
— Что ж ты молчишь? — насмешливо спросила Нури. — Разве плохо будет, если Юлчибай перейдет к нам? Он мой родственник. Я буду хорошо платить ему. Тетка в кишлаке узнает — обрадуется. Обязательно заберу Юлчи. Да он и сам на крыльях прилетит.
— Хорошо… Порадуйте вашу тетушку. А мы — что ж… — дрожащими губами выговорила Гульнар и отошла с бельем к веревке.