Солнце уже спряталось, но дневной свет еще не погас. Ласковая тишина летнего вечера лишь время от времени нарушалась мычанием коров или телят да редким, тотчас смолкавшим чириканьем птиц. Все кругом было охвачено дремотной усталостью и истомой…
На байском дворе — никого, кроме Юлчи. Два мальчика, только что беззаботно игравшие здесь, при его появлении убежали в ичкари. Юноша присел на край супы, опустил голову и задумался. Думал он о матери, о братишке и сестренке, оставшихся далеко, в глинобитной кишлачной мазанке.
Вдруг с улицы донесся приглушенный пылью топот лошадиных копыт. Юлчи вскочил, побежал к воротам. Схватив за повод буланого красавца коня, он помог сойти седоку. Это был старший сын Мирзы-Каримбая — Хаким-байбача — надменный на вид человек лет сорока, среднего роста, большеголовый, с черными, закрученными штопором усами, с быстрым, проницательным взглядом карих глаз, одетый поверх чесучового камзола в шелковый полосатый халат.
Хаким-байбача соскочил с коня, смахнул полами халата пыль с сапог, затем, уже направляясь в ичкари, не глядя на Юлчи, небрежно на ходу пробормотал:
— Мне Ярмат говорил о тебе, племянник. Сегодня к нам приедет много народу. Хорошенько приглядывай за лошадьми, родня!
Вслед за хозяином начали прибывать и гости. Юлчи привязывал коней к деревьям и специально вбитым в стены кольцам. Несколько лошадей были отведены на конюшню. Затем он, подобно челноку ткача, долго сновал между калиткой ичкари и беседкой, подавая гостям то наполненные сладостями подносы, то чай, то шурпу в больших чашках — касах, то целые блюда пельменей, один запах которых вызывал спазмы в его голодном желудке.
Ярмат возвратился из города пешком, усталый, поэтому у лошадей тоже пришлось хлопотать одному Юлчи. Уже в темноте юноша присел на супе с Джурабаем — кучером одного из гостей, приехавшего в пролетке, — утолил голод остатками угощений, потом расстелил прямо на голой земле старую подстилку, найденную где-то Ярматом, подложил под голову охапку зеленого влажного клевера и быстро уснул.
Летняя ночь коротка. Кажется, чуточку соснул Юлчи, а открыл глаза — уже светает. Воздух был чист и прохладен. То там, то здесь слышались первые голоса птиц. Юлчи поднялся. Умылся из арыка, прошелся по двору.
Ласковый утренний ветерок забавлялся игрой красок в цветнике, разносил от беседки аромат цветов.
В беседке на шелковых одеялах, погрузив головы в мягкие белоснежные подушки, спали гости: кто посапывал, кто тихонько посвистывал носом, а иные громко храпели. Особенно усердствовали последние. Казалось, что они жестоко спорили друг с другом: только один возьмет высокую ноту, как вслед вступает второй.
Посреди двора, на сиденье новой, покрытой черным лаком пролетки, согнувшись пополам, спал кучер Джура. Из-под мышки у него торчал длинный кнут.
Юлчи прошел в конюшню. Лошади заржали, — они давно покончили с кормом и нетерпеливо били копытами. Юноша подбросил им клевера. Потом взял лопату с метлой и принялся за уборку конюшни.
Юлчи с детства любил лошадей, и ухаживать за ними было для него удовольствием. Здесь же были собраны породистые, редкостные кони всех мастей. В народе о таких лошадях говорят: на них можно под облаками летать. Юлчи осмотрел коней, обмел каждого с головы до ног чистым веником, пригладил руками шерсть, расчесал гривы.
Сытые кони заблестели, словно омытые водой, и стали еще более красивыми.
Поднялся и Джура. Он подошел к своему коню, привязанному в отдельном стойле, ласково похлопал его, приговаривая:
— У, родной ты мой! Как здоровье? Хорошо ли отдохнул? Не желает ли чего душа твоя, мой каренький?
— Выспались, Джура-ака?[10] — спросил Юлчи.
— Э-э, братец! — Джура зевнул, широко раскрыв лишенный передних зубов рот. — Разве у таких, как мы с тобой, при жизни есть время выспаться? После смерти — другое дело.
— Это правда!
— А ты, видно, тоже любишь лошадей. Да?
— Еще бы! — засмеялся Юлчи. — Лошадь — лучшая тварь на земле. Очень люблю!
— Если бы они от этого стали твоими… — вздохнув, заметил Джура.
— Да-а… — протянул Юлчи. — Но, говорят, хорошее намерение — уже наполовину богатство. Когда-нибудь и я своего коня заседлаю. Может, он не будет ни летуном, ни скакуном, пригодным для улака[11] и скачек, но будет хорошим работягой.
Джура пожал плечами и безнадежно махнул рукой, показывая, что он-то уже ни на что не надеется. Поймав присосавшуюся к лопатке лошади желтую «собачью» муху, он выругался, раздавил ее каблуком сапога, потом засучил рукава и, негромко мурлыча что-то себе под нос, принялся за дело.
10
Ака (старший брат) — почтительная форма обращения к старшему по возрасту или положению.
11
Улак — конноспортивное состязание, на котором участники состязания вырывают друг у друга козлиную тушу.