Да и Анну-то он видел всего какое-нибудь мгновение… Однако и этого мгновения хватило. Он полюбил. Разве есть сила больше любви?
Считается, что любовь угасает в разлуке. Да-да, стоит лишь не видеть предмет своей страсти, стоит потерпеть немного, как уже житейские мелочи, знакомства, дела заполняют жизнь, и любимый образ отдаляется, тускнеет, меркнет. Сердце бьется спокойнее. И вот пылавший некогда огонь потух.
Возможно, такое и случается с натурами пылкими, быстро возгорающимися и так же быстро остывающими. Быть может, это средство и пригодится тому, кто прошел по всем кругам любовной лихорадки, изведал порывы страсти, чья душа устала. Жюль не из таких. К тому же любовь его только-только расцветала. Для него расстаться с любовью означало расстаться и с самой жизнью.
Известно множество примеров, когда единственным лекарством от любви становилась смерть. Так пусть же Жюль отыщет для себя иного лекаря! Мысль о неизбежном выборе сводила беднягу с ума. Решать свою судьбу! Выбирать! Такая перспектива убивала Жюля. Он поднялся с постели, подошел к секретеру, достал из ящика шкатулку мореного дуба приблизительно в один фут длиной, с полфута шириной и осторожно поставил шкатулку на письменный стол. Ничего особенного, никаких украшений, ни инкрустации,[104] ни резьбы. Массивные железные петли, такой же запор. В этой шкатулке лежало завещание старого звонаря церкви Святого Николая.
Опершись на руку, Жюль уставился на шкатулку. Глаза его остановились, будто он увидел голову Медузы Горгоны.[105] Со стороны казалось, что юноша окаменел. Вот где, размышлял он, сокрыта причина моих терзаний, моей бессонницы, моих кошмаров. Боже, вразуми. Что делать? И Мишель как назло не идет. Он будет здесь часов в десять. Сейчас девять. Ожидание невыносимо. Мне надо узнать все немедленно. Или… Сжечь завещание! Ну, конечно, я сожгу его, и Мишель не сможет мне помешать. Непростительный эгоизм с его стороны заставлять меня вскрыть конверт. О Мишель! Тебе неведомы мои страдания. Ты не знаешь, какой огонь пожирает меня изнутри. Мне худо! Очень худо. Как поступить?
Жюль колебался.
— Больше не могу, нет сил ждать. Я хочу видеть документ сейчас же. Я так хочу!
Он боялся прислушаться к голосу сердца и совести.
Ключа в замке не оказалось. Жюль тянул время, убеждая себя в том, что никак не может найти ключ. Но, в конце концов, и эта отсрочка кончилась. Ключ, как и шкатулка, не представлял собой ничего особенного. Тем не менее, Жюль некоторое время внимательно рассматривал его. Затем вставил в замок. Но тут возникли новые препятствия. Ключ не поворачивался. Жюль начал было выходить из себя.
В эту минуту раздался звонок в дверь. Жюлю сообщили, что его ожидает внизу какой-то ребенок. Это был паренек в голубой рубашке, лет четырнадцати-пятнадцати, довольно оборванный. На левое ухо лихо надвинута шапочка. Когда-то она, видимо, была бархатной, но за давностью лет вся вытерлась. Брюки неопределенного цвета едва прикрывали щиколотки. На ногах — замызганные башмаки, которые к тому же просили каши.
Парнишка вошел в комнату. При виде шкатулки он очень оживился, хотя Жюль этого и не заметил.
— Что вам угодно?
— Почтенный господин, — проговорил мальчишка плаксивым голоском. — Мамочка больна и прикована к постели, папочку мы вчера похоронили. Осталось пятеро крошек. У нас ни кусочка хлеба. Я взываю к вашей щедрости, сударь.
— Но отчего вы обратились именно ко мне? — спросил Жюль. В эту минуту он думал совсем о другом.
— Я так много слышал о вашей щедрости, добрый господин.
Комплимент был явно не по адресу, ибо Жюль не припомнил бы, пожалуй, ни единого случая, когда бы его щедрость могла обратить на себя внимание горожан.
— Что вы хотите сказать?
— Добрый господин, мама прикована к постели. Нас пятеро…
— Хорошо, хорошо, — прервал его Жюль. — Возьмите и убирайтесь поскорее.
И он бросил мальчишке монету. Она так молниеносно исчезла в ловких руках бродяжки, что Жюль невольно подумал, не уличный ли воришка забрался к нему в дом. Выпроводив непрошенного гостя, хозяин приказал впредь не пускать никого в таком роде.
Странный визит удивил Жюля, но секунду спустя, когда взгляд его вновь упал на шкатулку, он позабыл о нем и склонился над замком. В глаза бросились две буквы, выгравированные на крышке: Д. А.
— Что бы это значило? Зачем Жозеф выгравировал здесь эти непонятные буквы? Впрочем, мне-то что? — Жюль подналег на ключ, тот повернулся. — Что делать с бумагами: сжечь или прочесть? Прочту.
Он хотел уже поднять крышку, как вдруг услышал чей-то голос за спиной.
— Остановись, несчастный!
В комнату вбежал Мишель. Он оттолкнул Жюля и своим телом заслонил от него шкатулку.
— Ты не откроешь ее.
— Объясни мне, что происходит? Ты напугал меня.
Вид у Мишеля был испуганный. Он побледнел словно полотно.
— Я успел вовремя. Благодарю Небо. Слушай и смотри.
Мишель подошел к столу, взял шкатулку и повернул ключ в обратную сторону.
— Ты уже сделал один оборот?
— Да! — отвечал Жюль, который ровным счетом ничего не понимал. — Объяснись наконец!
Он не успел договорить, как в комнате раздался взрыв. Повсюду распространился беловатый дым, а к ногам молодых людей упала, отскочив от противоположной стены, расплющенная пуля.
— Теперь понял?
— Спасибо, дорогой! Ты спас мне жизнь. — И Жюль бросился в объятия друга.
Потрясенные, они какое-то время стояли молча. Шкатулка тем временем открылась.
— Откуда ты об этом узнал?
— Скоро и ты все узнаешь, Жюль. Но почему ты не подождал меня? Какое нетерпение! Ты собирался уничтожить бумаги? — Мишель вынул из шкатулки объемистую тетрадку.
— Не знаю, Мишель, я был как в бреду! Это какое-то наваждение. А ведь жизнь моя висела на волоске. Благодарю тебя, друг.
— Ты должен доказать мне свою признательность!
— Но как?
— Обещай, что будешь во всем меня слушаться и ничего не станешь скрывать.
— Согласен.
— И еще одно. Надо прочитать тетрадку.
Мишель открыл окно, чтобы выветрился пороховой дым. Потом закрыл его, а заодно и дверь, чтобы никто не помешал им. Усевшись за письменный стол и усадив рядом Жюля. он принялся читать. Но остановился.
— Нет, прежде расскажи мне о вчерашнем визите.
— Я видел ее и был до того смущен, что едва смог вымолвить слово. Она еще очень слаба, бедное дитя. О Мишель, как она прекрасна!
— Я знаю.
— Знаешь? — Жюль удивленно раскрыл глаза. — Откуда же ты можешь ее знать?
— Скоро все поймешь. Обратил ли ты внимание на мои покрасневшие глаза? Я не спал всю ночь и многое узнал. Но пока продолжай. Что ее родители?
— Мне трудно давать им оценку. Они показались мне превосходными людьми, исполненными ко мне доброты и признательности.
— Так ли? Их фамилия?
— Дельтур. А девушку зовут…
— Анна Дельтур.
— Тебе и это известно?
— А. Д., — ответил Мишель и указал другу на гравировку.
— Я уже ровным счетом ничего не понимаю.
— Слушай, я начинаю читать. Только… Сохрани эту пулю, однажды она нам пригодится.
— Она будет напоминать, как ты спас мне жизнь, Мишель.
— Итак, начинаем.
Глава XX
Мемуары, о которых пойдет речь, были довольно пространны. События излагались шаг за шагом, секунда за секундой. Рассказ велся от первого лица. Не исказив ни единого факта и стараясь по мере возможности сохранить авторский стиль, я предпочел изложить всю эту историю от третьего лица, что сделало повествование более лаконичным.
104
Инкрустация — украшение из кусков различных материалов (кости, дерева, перламутра, металла и проч.), врезанных в поверхность украшаемого предмета.
105
Горгона — в греческой мифологии женщина-чудовище со змеями вместо волос; взгляд ее превращал все живое в камень. Из трех Горгон одна, по имени Медуза, была смертна, ей отрубил голову герой Персей.