И, мрачно осматривая очередного тифозного больного, Иван Антонович неизменно благодарил Бога за то, что нет с ним рядом Василисы, иначе извелся бы он от тревоги за нее. Никогда он не отличался горячностью нрава, и многое в жизни принимал куда спокойнее, чем другие, но зрелища того, как она ежечасно подвергает себя опасности в этой преисподней, он, пожалуй, не вынес бы. Как же прав он был в том, что сдержал ее порыв и принудил остаться дома! А что тоскливо без нее, так на то и мысли даны, чтобы приближать предмет своих мечтаний.
У каждого в жизни должна быть своя опора, благодаря которой человек твердо стоит на ногах и верит в себя. Одним такой опорой служит богатство и знатность их рода, другим – высокие чины и завидные должности, третьим – успех у женщин. Иван Антонович же, подобно многим людям такого же склада, опирался на свою семью. Она удалась ему на славу, и в маленьком кругу домочадцев он неизменно обретал уверенность и покой. Там не было у него необходимости что-либо доказывать себе и всему миру или же одерживать верх над соперниками. Тот единственный, что у него некогда имелся, исчез раз и навсегда, оставив их с Василисой благоденствовать друг с другом. Благоденствие – вот подходящее слово для отношений в их браке: ни тебе страстей, ни печалей, мир и покой, и отдых для души.
Василиса во всем оправдала его ожидания. Верна (с исчезновением Кутузова, похоже, и мысли о нем выветрились из ее головы), характером ровна и приветлива (при встрече с мужем на губах ее всегда была улыбка, а при расставании – теплое напутствие). Не отличаясь броской красотой, она обладала счастливой способностью почти не меняться с годами, сохраняя девическую стройность и осанку. А рассудительность ее и была вовсе выше всяких похвал: донельзя благополучно удалось ей обустроить их жизнь, располагая при этом весьма скромными средствами.
Единственным недостатком, который Благово находил в жене, было ее неизменное спокойствие. Порой ему хотелось лицезреть куда большую горячность в проявлении чувств, особливо тех, что она должна была питать к мужу. Но, увы, Василиса не стремилась их обнаруживать, ограничиваясь одной спокойной доброжелательностью. Один лишь раз она позволила себе приоткрыть душу и дала понять, сколько он для нее значит: в тот день, когда умоляла о позволении сопровождать его на войну. Как мерцали тогда ее глаза искренней тревогой! Наконец-то любовь восторжествовала над природной сдержанностью!
Иван Антонович извлек из походного саквояжа эмалированный медальон и раскрыл его. Распахнувшаяся створка явила ему портрет Василисы, точнее, небольшой карандашный набросок, сделанный одним из больных в севастопольском госпитале. Голова его жены склонилась над чьей-то постелью, а глаза ее были полны глубокого внимания. Некоторое время Благово наслаждался созерцанием светлого и одухотворенного лица жены, а затем со вздохом поднялся. Сейчас, под вечер предстояло идти к командиру с докладом о положении дел в лазарете. Уходя, он оставил медальон раскрытым на видном месте, дабы по возвращении быть, как и дома, по приходе со службы, встреченным супругой. Пометив, сколько человек за истекшую неделю умерло, сколько пошло на поправку, а сколько по-прежнему находятся между жизнью и смертью, Иван Антонович покинул госпитальную палатку.
Таких палаток в русском лагере насчитывались многие ряды, едва поддающиеся исчислению. Под осажденный Очаков были стянуты громадные силы. Под стенами одного города по сути дела вырос другой, со своими жилищами, улицами, площадями, местами торговли, своей аристократией из офицеров и простым людом из солдат. Два эти города упорно противостояли друг другу, но ни один не желал сдавать позиции, напротив, осада обещала быть затяжной.
Уйдя в свои мысли и ни на что не обращая внимания, Иван Антонович шел изученной в мельчайших подробностях дорогой. По пути ему встретился шедший в противоположном направлении офицер, и Благово привычно отсалютовал ему, не замедляя шага. Однако пару мгновений спустя он замер на месте. Что за странный укол воспоминания! Ведь этот офицер ему знаком! Обернувшись, Иван Антонович увидел, что и встреченный им человек остановился, и так пристально на него смотрит, как будто тоже пытается что-то вспомнить. Не сговариваясь, они двинулись навстречу друг другу, и знакомый незнакомец первым начал разговор:
– Если, не ошибаюсь, мы с вами уже встречались, господин…
– Младший лекарь, – назвал свой чин Благово[63].
63
Повседневная форма армии того времени не предоставляла возможности для точного определения чина.