Кстати, Кретьен сам сообщает, что занимался переводами творений Овидия и, судя по этому, был хорошо образованным человеком. Он, по-видимому, знал творчество поэтов-классиков, и притом — весьма основательно, что еще какой-нибудь век назад было делом совершено немыслимым. Итак, Кретьен создавал свои творения в мире, исполненном интеллектуального напряжения, новых идей и вновь обретенных идеалов[13]. Трудно сказать, в какой мере он был причастен к второму открытию классической литературы и философии в школах Парижа. Конечно, Кретьена вполне можно читать как мастера иронии, искусно маскирующего свое истинное мнение, но, на мой взгляд, это мнение не соответствует самому предмету его произведений. Кретьен был не членом некоего узкого кружка избранных, а хронистом мира идей вновь нарождавшегося класса рыцарей, коему он воспевал хвалу и в известной мере был создателем его идеалов и идеологии. Он превозносил мирную героику рыцарства, подвиги на турнирах, а не на полях брани. Это являло собой резкий контраст распространенным в ту эпоху песням в жанре chansons de geste (песни о подвигах и деяниях), темой которых была война, все равно — с сарацинами или с соседом по феодальному поместью. Chansons de geste были порождением анархии и раздробленности века минувшего и выполняли важную политическую функцию: они восхваляли и прославляли великих баронов как защитников христианства, особо подчеркивая их статус могущественных вассалов, которых король любой ценой стремится удержать в повиновении.
Новизна самих сюжетов романов дополняется новаторским творческим методом Кретьена. Его излюбленным предметом исследования является любовь во всех ее проявлениях. И даже когда Кретьен заявляет, что ему чужда самая великая из всех любовных историй — повесть о Тристане и Изольде[14], ибо она не укладывается в рамки благочестивой морали, и оставляет неоконченной историю любви Ланселота и Гвиневры[15], поскольку сомневается в ее моральных качествах, он с редким искусством описывает отношения между любящим и его возлюбленной и, в частности, проявляет удивительное понимание всех оттенков эмоций, выраженное в монологах влюбленного, когда он остается один. Сквозная нить всех его историй — развитие отношений или логика эволюции характера, а чудеса и приключения, встречающиеся на этом пути, — всего лишь несложные средства придать истории побольше динамизма и удержать внимание аудитории.
Что до чудес и приключений, то их у Кретьена более чем достаточно. Если психологизм в изображении характеров он мог унаследовать благодаря внимательному чтению поэтов-классиков, а замки и дворцы служили отражением и антуражем современного ему мира, в повестях Кретьена присутствует и другая составляющая. После завоевания Англии норманнами его произведения были первым политическим контактом между латинским миром и кельтскими княжествами, еще сохранявшими независимость. В конце XI в. норманны прорвались за древнюю разделительную границу между землями кельтов и саксов, которая оставалась примерно неизменной на протяжении пяти веков, и захватили обширные земельные владения в Южном Уэльсе. Во времена Кретьена они проникли даже в Ирландию. В Уэльсе они вступили в контакт с местными лордами-землевладельцами и стали заключать браки с их потомками. Так был установлен мост между двумя культурами. От кельтского прошлого дошли легенды и предания о чудесах удивительных, героических времен. Норманнские лорды, потомки викингов, никогда прежде не слышали подобных чудесных историй и, естественно, не могли быть их создателями. И всего через несколько десятилетий эти легенды, неведомо как и благодаря чему, получили широкую известность в самой Британии и на континенте. Такие туманные фигуры, как Бледри, или Бледерик, считавшийся переводчиком этих историй, упорно ускользают из поля нашего зрения, как только мы пытаемся приблизиться к ним, и нам остается только проследить пути распространения нового стиля сочинения историй, которые проникли в Италию и на Сицилию менее чем столетие спустя после вторжения норманнов в Англию.
Над порталом кафедрального собора в Модене (Италия) расположен старинный фриз, в надписи на котором упоминаются имена короля Артура и его рыцарей. Фриз этот датируется первой или второй четвертью XII в. В кафедральном соборе в Отранто сохранилась напольная мозаика примерно того же времени, на которой изображен король Артур верхом на козле[16]. Кроме того, существует старинная народная легенда, записанная еще в конце XII в., согласно которой Артур[17] вовсе не умер, а жив и поныне, скрываясь в недрах горы Этна.
13
Бурный расцвет интереса к античности в ту эпоху обусловлен не только появлением на Западе ранее неизвестных творений классических авторов, но и притоком интеллектуалов — в первую очередь греков — со всех концов ослабевшей Византийской империи. В университеты и коллегиумы Запада перебрались
14
Тристан и Изольда — герои известного цикла средневековых легенд, основанных на кельтских мифах. Тристан — племянник короля Марка Корнуолльского. Тристан сопровождал Изольду в Корнуолл, в замок своего дядюшки, короля Марка, с которым она была обручена. Тристан и Изольда выпили любовный напиток, думая, что это — ядовитое зелье; и хотя долг обязывал Изольду стать женой Марка, любовь в ней вспыхнула с такой силой, что она не в силах была скрывать это. Марк понял это и нанес Тристану смертельную рану. Верный слуга отнес Тристана в замок в Бретани, и там умирающему явилась Изольда. Увидев любимую, он затрепетал от радости и, собрав последние силы, умер на руках Изольды. Изольда, поняв, что теперь их любовь может продлиться только за гранью жизни, покончила с собой. Можно провести параллели между этой историей и легендами о Диармайде и Грайнне.
15
Гвиневра — супруга короля Артура, возлюбленная Ланселота Озерного. В «Деяниях королей Британии» Гальфрида Монмутского Гвиневра — дочь романизированных британских аристократов, на которой, узурпировав трон дяди, женился его племянник Мордред. В их образах нашли отражение боги кельтского пантеона. Английские хроники подчеркивают бесплодие Гвиневры, но в валлийской традиции фигурирует сын Артура и Гвиневры. Имя Гвиневры в валлийском варианте (Гвиневера) упоминается в поэме-триаде «Три неверные жены» как имя самой неверной жены. В другой триаде сказано, что у Артура было три жены, и всех троих звали Гвенвифар.
16
В мифологии и воззрениях древних кельтов козел считался символом плодородия. Козла часто изображали рядом с римско-кельтским богом Меркурием, причем козел в некоторых аспектах был взаимозаменяемым символом с бараном, также считавшимся олицетворением плодородия. Как и баран, козел неизменно ассоциировался с агрессивностью, в частности — сексуальной.
17
Артур — легендарный король Англии, живший в начале христианской эры, возможно — в IV–V вв. В его образе совмещены черты нескольких персонажей разного исторического и мифологического статуса. Один из них был бог Артур, почитание которого было распространено на землях кельтов, — тот самый Артур, которого надпись