Спутники Данилы Игнатьевича, шествуя за ними, крестились, а сам бывший боярин с трепетом посматривал по сторонам. Это был его дом - и не его. Теперь здесь был новый хозяин, и, глядя вокруг, Данила тихо радовался. Повсюду были заметны следы рачительного хозяйствования - не зря он оставил свои киевские владения Иванку.
После скромной постной трапезы, когда спутники Данилы Игнатьевича удалились отдохнуть, старый боярин уединился с Иванком в дальней горнице. Оставив детей, им за столом прислуживала Зелга, радушно подливая собеседникам мед и подкладывая яства. Скинув потрепанный плащ, старый боярин пил, ел и негромким голосом рассказывал о своем путешествии:
- …Много всяких чудес повидал я, пока не привела судьба меня и моих спутников в Иерусалим. Там повстречался я с князем тамошним Балдвином. Он, видишь ли, нашему князю Святополку Изяславичу, как и Владимиру Всеволодичу и Олегу с Давыдом Святославичам, двухродный брат и принял меня ласково. Великой учености и мудрости муж! Много и часто беседовал я с ним. Князь иерусалимский приказал своим слугам ни в чем мне и спутникам моим не отказывать…
- Стало быть, ты был, как и дома, возле тамошнего князя? - спросил Иванок.
- Истинно так, сыне. - Данила Игнатьевич улыбнулся, глядя на ладного молодца с черными как смоль кудрями и темными глазами. - И столь велика была его милость ко мне и человеколюбие, что позволил он мне подле себя стоять, когда пришел к церкви Гроба Господня. Князь взошел в храм первым, а я за ним. - Данила Игнатьевич прикрыл веки, вспоминая полутемное нутро собора, толпу, собравшуюся у входа, и странный неземной свет, что нежданно-негаданно в разгар службы осенил всех. - И хотя меня и поразило все великолепие и Божья милость, явленная нам в тот час, я не забыл, за-ради кого пришел сюда. Я молился за всех русских князей, за их жен и детей, епископов, игуменов и бояр…
- И за меня? - вскинул на него ревниво сверкнувший взор Иванок.
- И за тебя, - Данила Игнатьевич дотянулся, коснулся жесткой ладонью руки Иванка. - И родных моих детей, и твою жену не забыл… Но более всего я поминал наших князей и молился за то, чтобы они, по крови друг другу родные, не забывали о своем родстве, помнили и чтили род свой и любили друг друга по-братски и всю землю Русскую любили тоже. И попросил вписать их имена для поминовения в ектенью с женами и детьми их - и Святополка Изяславича, в крещении Михаила, и Владимира Всеволодовича Мономаха, в крещении Василия, и Давыда Святославича, и братьев его Олега-Михаила Святославича и Ярослава-Панкратия Святославича тоже… Охо-хо, - он устало прикрыл глаза ладонью, - пятьдесят литургий отслужил я во всех святых местах!.. Ну да ладно! - Вдруг выпрямившись, Данила Игнатьевич глубоким глотком допил мед и широко перекрестился. - А на Руси что деется?
- Все было, - слегка улыбнулся Иванок. - На тот год, что ты ушел во мнихи, я на половцев под Зареческ ходил с Янем Вышатичем. После того похода он занемог да и помер…
- Царствие ему небесное! Какой великий муж скончался. - Данила Игнатьевич опять перекрестился.
- На другой год опять князь меня призвал в поход, - продолжал рассказывать Иванок. - Боняк, пес шелудивый, на Русь приходил, под переяславльским городом Лубнами стоял. Князья совокупились и на него пошли.
- И разбили? - оживился паломник.
- Разбили! - кивнул Иванок. - До самого Хорола гнали и били! Сколько скота и добра взяли!.. После уж Владимир Мономах с миром в степь ходил - сына на половчанке женил.
- Мир, стало быть?
- Мир.
- И да будет так! - Данила Игнатьевич обернулся на образа, перекрестился. - Дождалась Русь мира. Услышал Господь мои молитвы… А князь наш как? - продолжал он расспросы. - Ты-то вхож к нему?
- Вхож-то вхож, да старого не забудешь. Зело переменился Святополк Изяславич опосля того, как ты от мира ушел да Ян Вышатич умер. Стареет, мало кому верит. Вокруг него много советников, он их всех слушает, а сам боится - у него ведь дети малые. Двое сынов, Брячислав да Изяслав, и дочь Мария. Она совсем малая - младенец сущий, только-только покрестили.
- Вон оно как. - Старый боярин распустил усы в улыбке. - Ну, дай ему Господь здоровья и долгих лет жизни… Ну, а вы как? - Он оглядел Иванка и Зелгу.
Супруги посмотрели друг на друга, потом Зелга поднялась и вышла. Было слышно, как она кликнула сенную девку, приказала ей что-то и через некоторое время воротилась в горницу. За ее руку цеплялся четырехлетний парнишка, поглядывающий на незнакомого человека внимательно, но без страха. Второго, двухлетнего, несла на руках нянька. Оба были похожи - и ликом, и волосами, и глазами, - ясно, что родные братья. Когда Зелга села к столу, старший кинулся к отцу, прижимаясь к нему, а младший, усаженный матерью на колени, без спроса полез за разложенным на столе угощением - подтянул к себе блюдо, сам взял кус хлеба.
- Это Мстиша, Мстиславушка. - Иванок погладил старшего по голове, притянул к себе за плечи. - А то меньшой наш. Данилушкой его назвали.
- Данилой? - ахнул старый боярин. - Неужто?
- Да. - Иванок посмотрел на жену и сына. - Ты ведь мне отец как-никак…
Старый боярин хотел что-то сказать, но промолчал и опустил голову. Из-под ресниц по щеке поползла слеза.
- Счастья вам, дети мои, - дрогнувшим голосом наконец промолвил он. - Живите дружно, в любви и согласии и меня, старика, не забывайте…
- А ты что же? - чуть ли не хором спросили Иванок и Зелга.
- А для меня уж место в монастыре под Черниговом приготовлено. Буду там молиться за вас… и за всех людей русских.
Простившись с Иванком, Данила Игнатьевич отправился было в Чернигов, но по пути завернул в Переяславль и задержался там на несколько лет. Владимир Мономах живо заинтересовался путешествием паломника, долго расспрашивал его о Крестовых походах и предложил пожить у него.
Мономах не оставил своих замыслов подчинить себе Дешт-и-Кипчак. Весной он отправил своего воеводу Дмитра Иворовича искать половецкие вежи и на другой год снарядил новый совместный выход русских князей в степь. И хотя русские дружины дошли только до Воиня, принужденные повернуть назад из-за нежданного конского падежа, но через год князья опять вышли в степь. На сей раз Мономах решил дойти до Шаруканя, города Шаруканидов, откуда в любой день и час могла прийти на Русь новая беда.
Шарукань легко сдался на милость русских дружин, распахнул ворота, а ближний к нему Сугров заперся перед князьями и был взят на копье. Сровняв его с землей, князья-союзники пошли дальше в степь, громя степняков, и победили их у реки Сальны.
Казалось, у Руси началась новая жизнь. Князья были между собой мирны. Изгои-Ростиславичи тихо сидели на своей земле, налаживали связи с Венгрией и Польшей. Всеславичи все еще делили Полоцкое княжество и не лезли в чужие пределы, воюя с прибалтийскими народами. Ярослав Святославич ходил на мордву. В Дорогобуже скончался беспокойный изгой Давид Игоревич, а Олег Святославич старел и непрестанно хворал. Даже между Изяславичами и Всеволодичами наступил мир - через год после победы русских дружин у берегов Сальны вторично овдовевший Ярослав Святополчич, воротившись с победоносной войны с ятвягами[48], женился снова - на внучке Владимира Мономаха, дочери Мстислава-Гарольда. В те дни веселилась вся Русь, и все были уверены, что этот мир - надолго.
ЭПИЛОГ
Пасха наступила ранняя - на деревьях только-только набухали почки, и над Днепром гулял прохладный не по-весеннему ветер. Но звенели колокола, курчавилась белыми барашками Перунова лоза - верба, и люди поздравляли друг друга с праздником.
В эти радостно-тревожные дни у Иванка и Зелги родился третий сын. Молодая женщина плохо перенесла роды, хворала, и Иванок неотлучно находился подле жены. Но в Великую ночь Воскресения ей стало лучше, и утром Зелга в первый раз смогла встать. Иванок вместе с женой отстоял праздничную обедню, а ввечеру пошел к Святой Софии поставить свечу за выздоровление жены.
Киев весело гудел, на улицах празднично одетые люди встречались, обнимались и христосовались. Не отказав обычаю, Иванок расцеловался с кем-то, но когда выходил из храма, на него чуть не налетел всадник. Два коня столкнулись, Иванковы отроки встали было на защиту боярина, но тот уже узнал встречного - им оказался сам Никита Малютич, боярин Святополка Йзяславича. На нем не было лица, он даже с испугом взглянул на давнего знакомого.
[48]