Святополк ничего не мог сделать для брата и его осиротевших сыновей. Ему оставалось заказать панихиду по Ярополку - и ждать. Но нет худа без добра: со смертью Ярополка освободился Туров, куда Святополк по приказу Всеволода перебрался через два года, освободив город для его внука, малолетнего Мстислава. Город был ближе к Киеву, в котором после смерти стареющего Всеволода ему предстояло княжить. Святополк ждал.
Глава 1
вятополк ждал. И дождался.
Сперва зимой пришла весть о тяжелой болезни великого князя киевского Всеволода Ярославича. Князь давненько уже хворал, по нескольку дней не выходя из своих покоев и передоверив дела сыну Владимиру Мономаху и ближним боярам. Но на сей раз хворь приключилась с ним нешуточная, и в середине апреля 6601 (1093 от Р.Х. - Прим. авт.) года гонец принес весть о кончине Всеволода.
Святополк обрадовался и встревожился одновременно. В последние годы княжения Всеволода истинным правителем на Руси был его сын Мономах. Он и сейчас был в Киеве и легко мог венчаться на княжение вслед отцу, нарушая лествичное право[2]. Имя Мономаха у всех на устах, он первый князь по силе, стол Киевский уже у него… Но несколько дней спустя пришел в Туров гонец с весточкой от Мономаха:
«Не желая братних котор и усобиц для земли Руской, уважая твое старейшество, уступаю тебе стол Киевский».
Не веря своим глазам, Святополк долго выпытывал у гонца, правда ли там была прописана. Гонец ничего не таил. Да, Владимир Мономах обрел в Киеве и окрестных землях много сторонников, у него большая дружина, вся Смоленская, Киевская, Переяславльская и Ростово-Суздальская земли стоят за ним, младший брат Ростислав ходит в руке старшего брата, князья-изгои не смеют сказать противного слова - но киевское людство порешило иначе. Едва сторонники Мономаха возвысили голос в пользу Владимира, поднялся весь Подол, все окрестные земли, старое боярство - и обиженные Всеволодовыми боярами люди указали Мономаху путь из Киева. В утешение себе Владимир отписывался словами о братской любви и уважении к лествичному праву двоюродного брата. Но зол и раздосадован он был сверх меры - вместе с женой, детьми и ближними боярами Владимир ушел в Чернигов, не дожидаясь приезда Святополка в Киев.
Киевляне встречали сына Изяслава Ярославича с радостью: звонили во все колокола, народ высыпал на улицы, привечая княжеский поезд. Отцовы бояре, что при Всеволоде жили по своим дворам тихо-мирно, толпились на княжеском подворье, спеша выказать уважение молодому князю. Даже киевский тысяцкий Ян Вышатич - и тот пришел на погляд, привел брата Путяту. Принимая отцовых бояр, купцов, городских и ремесленных старейшин, Святополк с замиранием сердца чувствовал - вон она, власть. И ее сладкий привкус тревожил и дурманил голову. Теперь он - новый князь, станет наконец-то вместо отца своим двоюродным братьям, сможет поступать так, как хочет. И первое, что Святополк сделал, - это, желая досадить Владимиру Мономаху й показать, кто теперь управляет Русью, отнял у него Смоленский стол. И без того слишком много волостей держали сыновья Всеволода - даже Новгород, где на кормление был посажен Владимиров первенец Мстислав, и тот ушел под их руку! Надо было ослабить братьев-врагов. И на освободившийся Смоленский стол Святополк посадил Давыда Святославича, князя-изгоя, брата неистового Олега Тмутараканского. Тихий, отчаянно боявшийся повторить судьбу братьев Романа и Олега, не имевший до сей поры своего стола, Давыд горячо поблагодарил Святополка, обещая за это держать его руку.
Теперь в лествице между Святополком и Владимиром появился Давыд - трудно придется Мономаху по смерти старшего брата добывать себе великокняжеский стол!
В зарослях ивняка, в кустах над рекой неумолчно звенели птицы. Проглянуло после проливных дождей солнышко, и мир ожил, затрепетал, радуясь теплу и свету. Лето вступало в свои права, и смерды, глядя на пашни, вздыхали и хмурили брови: предыдущие годы выдались неурожайными, по Руси из-за недорода прошелся мор, земля скудела, и все надеялись, что новый год принесет долгожданное обилие. Видимо, Бог сжалился над Русью - погоды стояли дивные и можно было надеяться на урожай. Только бы не пришли поганые!
Последние годы они малость поутихли - скотом, узорочьем и скорой[3] одаривал половецких послов князь Всеволод. Его верная дружина аки звери лютые рыскали по погостам, выколачивая из изнуренных неурожаем смердов дани и подати. Случалось, хватали за неуплату и волокли на продажу разорившихся должников, отбирали сыновей и дочерей, перегоняли их на торжище, где еврейские и арабские купцы скупали славянских юношей и девушек, платя князю золотом - золотом, которое шло половецким послам в уплату дани. Роптали на разбой бояре, хмурились огнищане[4] и тиуны[5], ворчал простой люд - но зато не тревожили набегами половцы. Однако что будет теперь, при новом князе?
Впрочем, парнишку, который забился в заросли тальника и, обхватив колени руками, глядел на тихую воду Торчицы, не волновали чужие тревоги. Какое ему дело до смены князей - он ни одного не видал в глаза! Какое дело до даней половцам - для него было лучше, чтоб пришли поганые. Тогда смог бы он встать плечо к плечу со старшими братьями и отцом и погибнуть в бою, защищая родимый дом. Как тогда восплачет по нему мать, как вздохнет отец, как повесят чубы братья! Вот ведь, скажут, мы не любили его! А он погиб - и не у кого просить прощения за давние обиды.
Лют сам не знал, почему едва ли не с самого рождения он стоял особняком в семье. В Торческе всех народов перемешано - не счесть. Еще при Ярославе Владимировиче основан был сей городец, населен кочевыми торками[6] да берендеями[7], которые передались под руку могущественного русского кагана, вызвались хранить южные пределы Руси от печенегов да и своих братьев-торков из враждебных колен. Посадника с дружиной и тиунами поставили славян, после возвращения Олега Святославича в Тмутаракань бежали сюда последние хазары, оседали касоги[8] и ясы[9], появлялись торговцы из арабов. Все жили вместе, не мешаясь и не ссорясь, и откуда в славянской семье одного из княжьих тиунов, сплошь русоволосых и сероглазых, взялся смуглый черноволосый кареглазый отрок - не поймешь. Холопы на подворье Лютова отца сказывали о хазаринке, которую привел как-то из похода княжеский тиун Захар Гостятич. Глянулась она тиуну - да тиун не пришелся по сердцу молоденькой рабыне. Тот к ней и лаской, и таской - впустую. Кончилось тем, что затащил он силком ее на сеновал. А девять месяцев спустя родила хазаринка мальчика - да и померла от горячки. По Правде Ярославичей, быть ей и ребенку ее свободными, потому взяли младенца в хоромы, растили сперва вместе со старшими сыновьями тиуна - да не заладилось что-то. Больно обижена была мачеха на мальчишку, помня красавицу-хазаринку, а вслед за матерью и старшие сыновья не упускали случая задеть приемыша где обидным словом, а где делом.
На беду, Лют вырос под стать своему имени - спуску никому не давал, кулаками приучившись отстаивать свои права. Братья росли, детские игры становились все более жестокими; старшие, заводя свои семьи, говорили, что не выделит отец незаконному сыну ни земли, ни наследства, младшие часто поколачивали его просто так.
Сейчас он отсиживался на берегу Торчицы, куда убежал от гнева родни: младший из семи братьев, Турила, утром решил вздуть хазарчонка. Но позабыл, что старших братьев поблизости нет, - и попался под кулаки Люта. Хоть и названный по дикому быку туру, Турила силы его не воспринял, и рассвирепевший Лют опомнился, только когда Турила рухнул наземь и завопил от боли - хазарчонок выломал ему руку у плеча. На крик сбежались люди, примчался кто-то из старших братьев - и Лют, чтобы не быть жестоко избитым, удрал со двора.
[2]
[3]
[4]
[5]
[6]