Владимир побледнел так, что все невольно встревожились. С великим трудом он смирил себя и процедил:
- От боев никогда не бегал и бегать не буду.
- Вот на том и благодарим вас, князья! - слегка поклонился Ян Вышатич. - Прошу…
На длинных столах в трапезной монахи заранее накрыли небывало обильное для монастыря угощение. До сего мига о нем никто не вспоминал, но сейчас бояре зашевелились, с видимым облегчением придвигаясь поближе. Святополк и Владимир вместе прошли во главу стола, и монастырские служки стали разносить вино и горячую еству.
Святополк пил мало и редко, не испытывая тяги к иноземным крепким винам и предпочитая мед или брагу. И сейчас он поднимал кубок только в ответ на здравицы Мономаха и часто не допивал его. Киевскому князю кусок в горло не лез - вот сейчас завершится обед, и придется начинать все сначала. Мономах тоже жил ожиданием - говорил мало, уповая на то, что начинается Петров пост, выбирал скоромное, и, глядя на своих князей, невольно притихали и бояре. Разговор еще не завершился и обещал быть трудным.
Глава 3
Однако обошлось. Хоть и с трудом, Святополку удалось сломить упрямство Владимира - стиснув зубы, Мономах пообещал военную помощь. Сыграло свою роль то, что для переяславльского князя крылатой мечтой было сразиться с погаными и избавить от них Русскую землю, а также неисчислимые бедствия, которые могли причинить половцы Киевщине, где в свой черед рано или поздно придется княжить ему. Мономах был уверен, что добьется золотого стола, и не хотел пустошить будущие владения. Выход русских дружин, где большинство будет за переяславльцами, лишний раз покажет, кто сильнее из князей Ярославова корня.
Он послал гонца к младшему брату Ростиславу, который дожидался его приказов, сидя дома, и через несколько дней сборные дружины киевлян и переяславльцев выступили из города. Вместе с дружинниками под началом Данилы Игнатьевича шел и Ратибор Захарьич, старший брат Люта.
Гонцы из разоряемых половцами мест доносили, что часть орды продолжала стоять у Торческа, который оборонялся отчаянно и зло, но большинство либо рассеялись по окрестностям, либо двинулись далее в глубь Русской земли на поиски более доступной добычи. Под Киевом стояли самые богатые имения бояр и княжеские волости, и туда спешили поганые. Дружины трех союзных князей шли им наперерез.
Неширокая, с обрывистыми берегами река Стугна, на берегу которой стоял небольшой старый, несколько раз сгоравший, но отстраивавшийся заново городок Треполь, пересекла путь воинству. Возле Треполя перебраться на тот берег было нелегким делом - здесь был всего один узкий брод, чуть ниже по течению, но сейчас река еще не ушла в берега и разливалась поздним половодьем.
Владимир Мономах, по привычке разумеющий себя старшим в походе, сам проехал вдоль реки, глядя на тот берег Стугны, разговаривал с дозорными, разыскал местных жителей, знающих берега реки. По всему выходило, что Стугна была неодолимой преградой - половецкое войско, вздумай оно начать переправу, окажется перед русскими полками как на ладони, большую часть его можно будет перестрелять в воде из луков, а с уцелевшими сразиться - тех дружин, которые привели князья, да еще с подмогой из трепольцев, должно хватить. Мономах все еще не хотел открытого боя, зная, что руссы числом намного меньше половцев.
Продумав все до мелочей, он пришел в шатер к Святополку. Тот только что отошел от молитвы, лицом был спокоен и задумчив, но, услышав речи переяславльского князя, взвился мгновенно:
- То есть как - ждать здесь?
- Нам ведомо, брат, - спокойно, как с малым дитем, заговорил Владимир, - что силы у половцев несметные. Доносят, что только у Торческа их стоит целая орда - восемь тысяч сабель, а сколько выйдут нам навстречу - неизвестно. Наших воев слишком мало - едва половина от сего числа наберется. В открытом бою нам половцев не одолеть, а тут Стугна нам поможет. Половцы не глупы - поймут, что на тот берег им не перейти, и остановятся. А мы, стоя здесь в грозе, сотворим с ними мир!
- Ты опять про мир? - рассердился Святополк. - Я воевать сюда пришел! На том берегу Треполь, его валы и стены нам лишней подмогой будут, да и горожане ополчением выйдут! Одолеем половцев!
- Неразумно это, брат!
- Я с самого начала знал, что ты не желаешь с ними войны, потому как в родстве с погаными! - фыркнул Святополк. - И в поход пошел, чтобы не допустить битвы, позволить им уйти безнаказанно! Ты боишься!
- Просто разумен еси, - спокойно возразил Мономах. Он чувствовал растущее раздражение против самоуверенности самомнения Святополка, не желая мириться с его старшинством. - Но вот послушаем, что людство молвит! Святополковы бояре и советники были тут же, с Владимиром пришли его младший брат, темноглазый, в мать, красивый порывистый Ростислав и один из его старших советиков - боярин Ратибор, служивший еще Всеволоду. С ним был его старший сын - младший остался в Переяславле.
Ростислав, как князь, взял слово первым, сверкнув темными глазами.
- Я хочу боя! - сказал он громко и внятно. - Биться с половцами!.. - Но поймал строгий взгляд старшего брата и, видимо, вспомнив, что его мать половчанка, добавил тише: - Но лишь на этой стороне реки, коли они решатся ее переходить!
Словно только того и ждали - закивали Ратибор с Яном Вышатичем:
- Князь! Сейчас половцы сильны, не лучше ли припугнуть их нашей силой и взять мир? Не пустим врага за Стугну, а сами пошлем гонцов по дальним волостям. Погодя немного, успеют подойти полки пешцев из Ростова и Суздаля. Новгород тоже пришлет людей. Такой силой одолеем поганых!
Два боярина говорили слаженно, добавляя один другого - как же, столько лет вместе под рукой Всеволода ходили! Но х гладкие речи только насторожили Святополка - упоминались лишь города, подвластные Переяславлю. Ему словно хотели напомнить, что у Владимира больше сил, что ежели и будет победа в войне, то ясно, кто ее завоюет, кому достанется честь и слава. А что он, великий князь?
Но тут, к вящей радости Святополка, слово взял Никифор Коснятич, споривший с Яном Вышатичем за шестопер[17] тысяцкого:
- Родная земля нам подмога! Пока мы будем гонцов слать да соседей уговаривать, поганые вовсе осмелеют! Поймут, что мы слабы, - и до самого Киева доберутся!
Первые слова словно прорвали плотину - советники Святополка заговорили разом, перебивая друг друга и распаляя себя отважными речами. Ян Вышатич и Ратибор пытались их урезонить, но какое там! На шум из княжеского шатра собирались люди. Слыша доносившиеся выкрики, тоже начали орать. Владимир Мономах мрачнел все более, Ростислав же разрывался - душа его рвалась в бой, но в то же время он привык слушаться старшего брата и боялся расстроить его.
В конце концов, не выдержав, Мономах резко повернулся и вышел из шатра, попав в толпу разгоряченных дружинников. Здесь были младшие советники, коим не по чину заседать с князьями, сотские, просочились рядовые воины. В первых рядах стоял Ратибор Захарьич из Торческа.
- Войны! Войны! - кричал он. - Не дадим поганым зорить землю!
Родной Торческ был в кольце врагов, там оставались родители, братья, жена с малыми детками, и молодой воин не находил себе места.
- Идем за Стугну! Веди, князь!
Не ведая, кто стоит перед ним, он выкрикнул эти слова в лицо Мономаху. Владимир попятился и наткнулся на Святополка. Тот вышел на крики и легко улыбался в бороду, видя горящие глаза и вздернутые кулаки дружинников.
- Ну что, брат Владимир? - шепнул он Мономаху. - Как людство порешило?..
- Завтра же переходим Стугну!
Его негромкий голос услышали, бояре подхватили наказ князя, передали дружине, и та разразилась приветственным кличем к вящему неудовольству Мономаха.
К вечеру на горизонте собрались облака. В закатных сумерках поблескивали вспыхивающие вдалеке молнии, изредка порывы ветра доносили слабое эхо громовых раскатов. Помнившие старых богов вой поминали Перуна и шептались, что бог грозы и войны сам вышел полюбоваться на русское воинство. Набожные христиане крестились и утверждали, что гроза гремит не случайно, предрекая недоброе. Но те и другие сходились на том, что боги сказали свое слово о предстоящей битве.
[17]