Всеволод с раздражением подумал, что сейчас старый епископ опять заведёт речь о том, что все они, князья русские, братья и не по-божески, когда брат на брата...
А ведь действительно, его отец — двоюродный брат Мономаха, отца Ярополка... Мысли князя сами собой утекли в сторону: о повторяемости всего на бренной земле, о замкнутом и безвыходном круге явлений. Не его ли отец и не в том же самом ли Чернигове потерпел от Владимира Мономаха жестокое поражение? И не его ли отцу, Олегу, пришлось тогда уйти на другой стол и чуть было не потерять навсегда права на богатейший Чернигов, второй на Руси по богатству после Новгородского стола? Впрочем, Новгород сейчас уже вырвался из лествичного круга: новгородская бояра всё увереннее берет власть и уже приглашает сама, по своей воле князей, и никто не может взнуздать её могучей дланью, как когда-то взнуздал Ярослав Мудрый...
А епископ всё говорил, сплетая цветы церковного красноречия с евангельским призывом к всепрощению.
Всеволоду захотелось прервать старика, но он терпел, прикидывая, на каких условиях можно согласиться и принять унизительный мир от Ярополка, а на каких — нельзя...
Нельзя терять Черниговскую землю, это он знал точно. Без Чернигова он ничто. И не только он, но и все Ольговичи...
Наконец старец закончил говорить, и Всеволод с приличием ответствовал ему, что речь его принял к сердцу и немедленно сошлётся с Ярополком.
Черниговцы разошлись, поражённые преображением Всеволода, а князь тут же послал гонца к великому князю Ярополку с просьбой о братской встрече...
Усобица прекратилась. Недавно враждовавшие князья съехались в Киеве и на совете у великого князя заключили соглашение: кто теряет волости, кто приобретает, кто получал отступного. Обычное дело, как ворчал старый Векса. Потом все целовали крест, что будут верны договору. Попировав, разъехались. А жены по-прежнему ходили к заутрене и к обедне в Святую Софию и стояли рядом, но теперь уже здоровались и осведомлялись о здоровье чад и домочадцев.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Всю короткую военную страду Святославу, как он ни возмущался решением отца, пришлось прожить в Киеве и под Киевом, в загородном дворце Ольговичей на Почайне.
Жизнь здесь мало чем отличалась от жизни в Чернигове — всё те же учения с детской дружиной, занятия с учителями, вечерние бдения в библиотеке, которую начал ещё собирать дед Олег. Даже отец Игнатий на время перебрался сюда из неспокойного Чернигова со своими переписчиками.
За зиму Святослав вытянулся, повзрослел. Всё чаще он засиживался вместе с Петром в библиотеке над книгами. Они вместе рылись в старинных фолиантах, спорили о прочитанном, но, странное дело, за пределами библиотеки это не сближало юношей, а, даже наоборот, отдаляло их друг от друга. Зато Ягуба, так и не приохотившийся к знаниям, не полюбивший столь увлекательное для Святослава дело — приобретение знаний, но догнавший и перегнавший всех детских дружинников в игре на мечах, саблях, в стрельбе из лука, становился всё более близким другом и поверенным во всех тайных мечтах княжича.
Ему, и только ему, рассказывал Святослав о первых, невнятных ещё любовных томлениях. С ним бегал к княгининой купальне, заплывая далеко к середине Днепра, чтобы подглядеть, как входят в воду обнажённые княгинины боярыни и сенные девки. Иногда подныривал к плещущимся на мели и хватал их за ноги, пугая девушек до обморока и странно возбуждаясь от прикосновения к холодному в воде, гладкому девичьему телу.
Весной на северские земли, где сидел второй по старшинству Ольгович, родной дядя и тёзка Святослава, налетели оголодавшие за зиму половцы. Отец пошёл на помощь брату и впервые взял в поход сына, одного из всей детской дружины. Когда Святослав стал просить за друзей, отец категорически отказал ему:
— Я и тебя-то против смысла беру. Чтобы тебя в первом бою оберегать, надо троих дружинников выделить. А поход будет быстрым. Воинов возьму с собой мало, только дружину и три сотни конных гридей. Так что каждый боец на счету. Всех же твоих брать — за ними приглядывать полусотня понадобится.
И, увидев глаза Святослава, отрезал:
- Всё. И не проси. И тебя беру только потому, что в этом возрасте меня твой дед впервые взял в поход.
В этом походе Святослав впервые увидел кровь, смерть, насилие, грабежи. Он видел, как хватали половецких девок воины и тащили в кусты, слышал дикие крики, визг и плачь детей, видел разгромленные вежи[12] и горящие шатры и землянки, золото, что торопливо грузили в перемётные сумы — золото, вырываемое с кровью из цепких рук обезумевших половецких старух...