Еще [рассказ]. Ханзада бегим, сестра Бабур Падишаха, имя которой уже упоминалось ранее в разных местах этой книги, /271б/ находилась в Кабуле. Она чем-то заболела и написала письмо [Ходжа Нурану] и попросила через меня, чтобы он испросил [у Аллаха] избавления от этой болезни. То письмо было написано неумело, и я заново написал его, как было положено, и отнес к [Ходжа Нурану]. Он сказал: “Я хочу поделиться с вами тайной”. Я встал и поклонился. Он сказал: “Дайте мне то письмо, которое отправила бегим” — а между тем я написал его в уединенном месте, и о том никто не знал.
Я ограничился здесь тремя-четырьми рассказами о [Ходжа Нуране] из числа тех, что я видел сам, а те рассказы, которые я слышал от людей, для краткости изложения здесь не приведены. Когда я направился в Кишмир, о чем вскоре будет сказано, он написал для меня несколько строк, и я надеюсь, что то письмо станет письмом освобождения этого раба в мире земном и загробном.
Конец благословенных воспоминаний о [Ходжа Нуране] завершается приведением того счастливого письма в добрый час и с благословением божьим. Господь преславный и всевышний да продлит на долгие годы тень святости и благодати его над головами преданных приверженцев <во имя Владыки рабов, Мухаммада и его славных потомков>. А то письмо следующее:
Во имя Аллаха милостивого, милосердного!
Я докладываю, что у сего грешного раба, отягощенного многими проступками, нет претензии на дервишество. Если кто-то является дервишем и разглагольствует об этом, то это не совместимо с дервишеством. Почему шествующий по пути тариката не должен заявлять об этом? Если какой-то человек желает вступить на путь дервишества, он должен выполнить определенные условия. Во-первых, так как дервиш является путником дороги загробной жизни, он неизбежно будет прославлять [Аллаха], будь это в душе или на языке. Значит сердце, язык и горло должны быть чистыми. Вам известно, что мы в эти дни говорим и что едим. Все, что нам дают и все, что мы сами находим, — мы едим. И от этого не стали чистыми ни наш язык, ни горло. /272а/ Наш язык, кроме поминания бога, <да возвеличится слава Его>, говорит много пустых слов, что не одобряется Господом. Одним словом, если человек, не придерживающийся этих условий, станет носить имя славного сословия дервишей, то совершит недозволенное.
Итак, из этого следует, что мы не являемся дервишами, однако мы являемся ими в той мере, как сказал его святейшество Маулана Джалаладдин Руми в наставлении и завещании своему сыну Султан Валаду:
Итак, сей раб — только передатчик слов дервишей и не является ни дервишем, ни муллой. Для каждого, кто поступает согласно словам божьих людей, будут уготованы блага земной и будущей жизни. <Ты слушай, что говорят, и не смотри на того, кто говорит>[1015]
После смерти господина нашего Маулана Нураддин 'Абдаррахмана Джами, <да освятит Аллах его тайну и озарит его могилу>, у него в изголовье нашли записку. Вот одна из фраз, написанных его рассыпающим жемчуг пером: “Нет ни одного человека, мысли которого иногда не обращались бы к всевышнему и преславному Аллаху. Обращение его мыслей к Господу доказывает истинность того, что каждый человек по сути своего творения пропущен через четыре начала. Одно из этих четырех начал то, что он знает, что сущность его явилась в бытие из небытия. Второе то, чго это бытие и существование не зависят от его силы и воли, ибо если бы это было так, то он мог бы сделать себя вечным и нетленным. Третье: такова участь всех существующих созданий. Четвертое все, что из небытия стало бытием, само лишено силы создания и творения. И эти четыре начала присущи тому Творцу, который существует сам в себе, а не вне себя. Пусть [шествующий по пути тариката] также знает, что милости, оказываемые ему Творцом, — а именно существование и все, что относится к существованию из сил чувственных, мыслительных, внешних, внутренних и других — это великое блаженство, и оно исходит от бесконечных божеских милостей, <да будет он велик и превозвышен. И в этой степени [знания] /272б/ по велению [изречения]: <человек — раб милости> [у шествующего по пути тариката] мысли всегда притягиваются к своему началу. И это начало — влечение [к Аллаху]. И потом, если он подумает [о том, что] все, что случается из полезного и вредного — оно не является действующим в бытие, [то поймет, что] все это зависит от Творца, <да возвеличится слава Его>. А когда он постарается повторять это [в памяти], то влечение его [к Творцу] будет увеличиваться и становиться сильнее с каждьм мгновением и привязанность его к преходящим вещам поколеблется, и он постепенно будет отрываться от них. Когда он подумает, что согласно человеческой натуре и особенностям человеческого рода он не сможет обойтись без наслаждения, а наслаждение зависит от желания, когда зависимое от желания дело должно быть совершенным и вечным, потому что привязанность мысли к делу несовершенному или бренному принесет плоды печали в проявлении сокрытого. Пока не появились нежелательные явления, пусть он знает, что абсолютно совершенным, вечным и бесконечным является Господь, обладатель могущества и всех достоинств, потому что всякая красота, благодеяние и совершенство прочно только у Господа. И всякое совершенство и благодеяние, которые проявляются в [человеке], в действительности есть отражение красоты, благодеяний и совершенства преславного Господа, <да будет он велик и превозвышен> и заимствованы его рабом, потому что человек в своей сущности — это небытие, а у небытия не бывает совершенства. Или так: то, что проявляется у человека, не считается совершенством и вместе с этим оно обречено на уничтожение и исчезновение.