— Амалии? А кто это — жена Засецкого?
— Ага, его бабушка. Амалия — неотъемлемая часть Солары. Ты про Солару, как можно догадаться, еще не все знаешь. Послушай. Твой дед сдавал землю и строения арендатору Томмазо, уменьшительное имя Мазулу, жену его звали Мария. Земли там было полно, она была под виноградниками, и был в заводе многочисленный скот. Мария тебя знала с рождения и очень любила. У них была Амалия, их дочка, которая на десять лет старше тебя, и она тоже с тобой возилась изо дня в день, и тоже очень любила, и была за старшую сестру, за няньку и за что хочешь. Она тебя боготворила. Когда твои дядья продали землю и продали хуторок на холме, при главном доме были оставлены небольшой виноградник, фруктовый сад, огород, свинарник, крольчатник и курятник. Ни о какой аренде речь вести уже не было смысла, ты передал все Мазулу в безраздельное пользование, с условием, чтобы его семья держала в порядке дом. Потом, увы, не стало Мазулу, умерла и Мария, а что касается Амалии, то она так и не вышла замуж, поскольку красотой не отличалась, поэтому она продолжает жить в нашем доме, продает яйца, продает кур — к ней обращаются из ближайшего бурга, — вызывает раз в году к себе в поместье резника, тот ей забивает кабана, какие-то двоюродные помощники опрыскивают купоросом лозы и помогают собирать урожай. В общем счастливая жизнь, хотя, понятное дело, одинокая, поэтому главное счастье — когда наведываются наши с тобой девочки с ребятами. Мы платим ей за продукты, за яйца, кур и колбасу, за фрукты с овощами она не берет — все это ваше, еще чего не хватало. Чистый ангел, а уж как готовит, ты сам увидишь. Когда я сказала, что ты, не исключено, приедешь, она чуть сознание не потеряла от счастья: синьорино Ямбо, о боже милостивый, увидите, он тут поздоровеет как миленький, я салат ему тот самый, который он любит больше всего…
— Синьорино Ямбо. Звучит величественно. Кстати, откуда вы выкопали это имечко?
— Ну, для Амалии ты будешь синьорино и в восемьдесят лет. Откуда взялось имя Ямбо — мне рассказала давным-давно Мария, покойница. Это ты сам себя так назвал. Ямбо — Вихраст. Ну тебя и стали звать Ямбо.
— Кто-кто вихраст?
— Ну, у тебя, вероятно, волосы торчали вихрами. Имя Джамбаттиста тебе, видать, не сильно нравилось, в чем я тебя понимаю. Да бог с ней, с этой ономастикой. Давай поезжай. Поездом нереально, туда с четырьмя пересадками, тебя повезет Николетта, ей, кстати, нужно забрать кучу вещей, которые она позабывала, когда была на Рождество, потом она сразу вернется, тебя оставит на попечении Амалии, и Амалия будет тебя облизывать, она умеет появляться, когда нужно, и исчезать, когда она не нужна. Туда пять лет назад протянули телефон. Если что — позвонишь. Пожалуйста, давай попробуем сделать по-моему.
Я попросил сколько-то дней на размышление. Я, да, конечно, сам что-то блеял только совсем недавно о путешествии, чтобы спастись от тех мучений в антикварне. Но, если честно, хотел ли я действительно спасаться от тех мучений? Если честно?
Куда ни кинь, везде лабиринт. Какое направление ни выбери — ошибка. Да и хочу ли я выбирать? Хочу ли я из этого лабиринта выбираться? Кто говорил: Сезам, откройся, я хочу отсюда выйти?[166]Мне же требовалось, наоборот, войти, как Али-Бабе. Войти в катакомбы памяти.
Сибилла сама разрубила проклятый узел. Мы сидели в конторе, она вдруг совсем неотразимо всхлипнула, вся пошла розовыми пятнами (В крови, пыланьем мажущей щеки, Смеется космос)[167]и, сгибая в бараний рог библиотечную карточку, произнесла:
— Ямбо, ты должен узнать об этом первым… Короче, знаешь ли, я выхожу замуж.
— То есть как ты выходишь? — выпалил я в ответ, что-то вроде «как ты смеешь».
— Ну замуж. Знаешь, когда двое меняются кольцами, а все гости кидают на этих двоих рис?
— Нет, я знаю что такое замуж… Я имею в виду, ты меня бросаешь?
— Почему бросаю? Он работает ассистентом у архитектора и пока что не так много получает, я должна продолжать работать, вторая зарплата. И вообще, как я могу, как я могла бы тебя бросить?
Вонзил ему нож глубоко в сердце и повернул его дважды.[168]Конец «Процесса», попросту говоря, конец процесса.
— И что, эта история… я имею в виду, это у вас давно?
— Нет, недавно. Познакомились несколько недель назад. Знаешь, как случается… Он очень хороший. Ты увидишь.
Знаю, как случается. Может, до этого были и другие, тоже «очень хорошие». Может, она воспользовалась случаем, я имею в виду — моим несчастным случаем, чтобы раз и навсегда решить нашу с ней ситуацию. Может, кинулась в объятия первого встречного. Шагнула в неизведанность. То есть я испортил ее жизнь даже двояко. Чем ты испортил ее жизнь, идиот? Жизнь идет своей дорогой, она молода, встретила парня, впервые в жизни влюбилась… Впервые в жизни? Мы уверены? Кому сулится твоя невинность, ключ родниковый, Не убиваясь, нe утруждаясь, примет подарок…
— Придется придумать тебе хороший подарок.
— Да время еще есть. Мы решили это только вчера вечером. Но я считаю, что должна дождаться, когда ты полностью выздоровеешь, тогда я смогу уйти в отпуск на неделю со спокойной совестью.
Со спокойной совестью. Какие мы совестливые. Как там говорилось в последней цитате о тумане? В последней из моих выписок? Когда мы доехали до Римского вокзала вечером в Страстную пятницу, и она вышла из экипажа, и ее охватил туман, мне подумалось, что вот сейчас я теряю ее на всю будущую жизнь, ныне и бесповоротно.[169]
Значит, гордиев узел развязался сам собою. Прошлое какануло, его вытерли как будто с классной доски тряпкой. Отныне она тебе дочка, она тебе дочка.
Раз так, можно было уезжать. Вернее, должно уезжать. Я сказал Паоле, что собираюсь в Солару. Она просияла.
— Увидишь, тебе там будет отлично.
— Рыбка рыбка камбала, все я делал не со зла, все придумала она, жаднеющая жена.[170]
— А, ты еще и дразнишься. В деревню, в глушь, там тебе самое место.
Этой ночью, в постели, в то время как Паола додиктовывала мне последние рекомендации на время поездки, я положил ей ладонь на грудь. Она проворковала что-то ласласковое, и во мне пробудилось нечто довольно сильно напоминающее желание, это было смешано с нежностью и, по-видимому, с признательностью. Мы обнялись покрепче.
В точности как с зубной щеткой, мое тело, очевидно, прекрасно помнило все, что следовало делать. Это была спокойная любовь, мягкая, медленная. К Паоле экстаз пришел раньше (и так бывало всегда, сообщила она позднее), ко мне чуть погодя. Если разобраться, я впервые побывал с женщиной. В первый раз. Действительно сладчайшее занятие. Как выяснилось, не врут. Я знал это чисто теоретически, а теперь убедился на практике.
— Очень недурно, — проговорил я, откидываясь на подушки. — Теперь понятно, почему это нравится многим людям.
— Ну и дела, — отреагировала на это моя жена Паола, — мне привелось лишать невинности собственного мужа в шестьдесят лет.
— Лучше позже, чем никогда.
Но все же от себя не убежать, и, засыпая рука в руке с Паолой, я терзался вопросом: ну а с Сибиллой было бы это так же точно? или иначе? Дурак, дурак, бормотал я себе, погружаясь в бессознательность, это-то ты не узнаешь никогда.
Мы поехали в деревню. Николетта вела машину, я смотрел на нее сбоку. Судя по моим фотографиям взрослого возраста, нос у нее был как у меня, форма рта тоже. Точно, это плод моих чресел, мое чадо, значит, не привелось мне взращивать чужое порождение.
166
167
168
169
170