Заседание суда было отложено. Коронер и жюри присяжных отправились в дом номер одиннадцать по Гловер-стрит, чтобы осмотреть спальню покойного и остальной дом. В вечерних газетах появилась заметка: «Тайна Боу становится все более запутанной».
Глава III
До возобновления расследования все несчастные бродяги, взятые под арест, были освобождены от подозрений, как невиновные. Среди их преступлений не нашлось ни одного дела, которое стоило передать хотя бы в мировой суд. Улики, собранные полицией, были подобны поросли незрелой ежевики на изгороди в такой сезон: следователи собрали их в изобилии, но среди них не оказалось ничего стоящего. В результате полиция так и не смогла найти ключа к разгадке тайны.
Смерть Артура Константа стала темой для разговоров повсюду — у домашнего очага, в железнодорожных вагонах, в пивных. Мертвый идеалист имел знакомства в самых разных сферах. В Ист-Энде и Вест-Энде, в Демократической лиге и церквях, в ночлежках и университетах — словом, повсюду люди скорбели о его печальном конце. Какое несчастье! И какая непроницаемая тайна!
Свидетельства, полученные в заключительной части дознания были менее сенсационными — больше не было свидетелей, которые могли бы навести коронера на след преступника. Допрошенные ранее были по большей части родственниками и друзьями погибшего; они рассказывали о том, каким он был при жизни. Его родители были мертвы, возможно, к счастью для них, родственники же виделись с ним редко и потому знали о нем так же мало, как и другие. Нет пророка в своем Отечестве, и даже если он переезжает, ему желательно оставить семью дома. Его друзья представляли собой разношерстную компанию, ведь друзья одного человека не обязательно дружат между собой. Однако их несхожесть делала рассказ о покойном тем более поразительным — ведь их показания о нем соответствовали друг другу. Они рассказывали о человеке, который никогда не приобретал себе врагов, поступая сколько-нибудь корыстно, и никогда не терял друзей, даже если ему приходилось нести ради них потери. Они рассказывали о человеке, чье сердце переполняли мир и доброта, которые он стремился нести всем людям земли; о человеке, у которого рождественское настроение длилось не один, а все триста шестьдесят пять дней в году; о человеке, блестящий интеллект которого работал на благо человечества, а не только для него самого. На ниве человечества он был виноградарем, который никогда не жаловался на незрелые плоды своего труда. Они рассказывали о человеке одинаково бодром и мужественном, забывавшем о собственном «я», что является лучшим противоядием от отчаяния. И всё же была и в его душе та малая толика боли, что нарушала эту гармонию и придавала ему человечности. Ричард Элтон, его друг детства, а ныне викарий из Сомертона, что в Мидлэндшире, передал коронеру письмо, написанное покойным за десять дней до смерти, и некоторые отрывки из него коронер зачитал вслух:
«Знаете ли вы что-нибудь о Шопенгауэре? Я хочу сказать, что-нибудь помимо распространенных в обществе заблуждений? Я ознакомился с ним недавно. Вполне приемлемо, хоть он и не лишен изрядной доли пессимизма. Его эссе «Страдания человечества» читается легко. Поначалу его уподобление христианства пессимизму (эта тема затронута в эссе «Суицид») ослепило меня, как смелый парадокс. Но в этом есть своя правда. Поистине, вся тварь совокупно стенает и мучится доныне, а человек — это деградировавший монстр, и грех довлеет надо всеми нами. Ах, мой друг, я расстался со многими иллюзиями, когда переехал в этот неспокойный людской муравейник, полный грехов и страданий. Что за свою жизнь может сделать один человек — да хоть миллион людей — против коррупции, вульгарности и убогости нашей цивилизации? Я чувствую себя чем-то вроде слабого отблеска медяка во мраке замка Иблиса[7]. Эгоизм столь велик, жизнь же так коротка. И хуже всего то, что все всех устраивает. Бедные желают комфорта не больше, чем богатые — культуры. Женщина, для которой пенни за обучение в школе ее ребенка — достаточно значительный расход, все же удовлетворяется тем, что богатые всегда будут с нами[8].
Истинно консервативными тори являются нищие из работных домов. Радикально настроенные рабочие завидуют своим лидерам, а те, в свою очередь, друг другу. Шопенгауэр должен был организовать лейбористскую партию в младые годы. И все-таки нельзя избавиться от впечатления, что он совершил самоубийство как философ, оставшись при этом в живых как человек. Его рассуждения родственны буддизму; впрочем, эзотерический буддизм кажется слишком удаленной сферой от философии «Воли и представления». Мадам Блаватская, должно быть, замечательная женщина. Не могу сказать, что стал ее последователем — ведь она почти постоянно витает в облаках, а я еще не развил свое астральное тело. Может, мне стоит послать вам ее книгу? Она захватывает… Я становлюсь неплохим оратором, со временем этим искусством можно овладеть. Ужасно одно: приходится ловить себя на том, что все сводишь к крикам «ура», вместо того чтобы говорить об объективной реальности. Люси все еще ходит по галереям в Италии. Раньше я, бывало, испытывал болевой укол при мысли о счастливой судьбе моей любимой, когда навстречу мне попадалась какая-нибудь плоскогрудая фабричная девушка. Но теперь я думаю, что ее счастье так же важно, как и счастье любой фабричной девушки».