Бинц не слушала его. Ее мысли витали далеко отсюда, за пределами Гамбурга. И чем больше Лупинус болтал, тем больше в ней росло раздражение. Наконец она не выдержала.
— Да прекрати же ты! — выкрикнула Ирэна и направилась к двери. — Разве можно так распускать слюни!
— Ну, тогда посоветуй что-нибудь, — умолял Эберхард Лупинус и, шаркая ногами, поплелся за ней.
— Посоветовать что-нибудь? — Она махнула рукой. Теперь ей было все равно, пора кончать эту комедию. — Я дам тебе добрый совет. Уймись и забейся поглубже в какую-нибудь нору, трус несчастный. Хочешь — жди медальон, хочешь — не жди, но веди себя спокойно! И оставь в покое меня! Что я думаю о твоем дерьмовом деле? Оно вызывает у меня отвращение. Мне тошно смотреть на то, как ты боишься за свой паршивый престиж! Как лжешь и причитаешь, вопишь и суетишься, и тем не менее топчешься на месте! Делай что хочешь и как знаешь, но только оставь меня в покое. Твой медальон интересует меня как дерьмо, твоя репутация для меня — дерьмо, и сам ты… ты сам опротивел мне!
Она стряхнула руку, которую доктор положил ей на плечо, распахнула дверь кабинета и выбежала в холл. «В сущности, как просто устраиваются дела! — подумала она. — Просто, когда бросаешь их». Бинц отыскала в сумочке ключи, ее пальцы уже не дрожали, когда она открывала дверь на веранде, ее лишь позабавил Лупинус, который тащился вслед за ней и причитал:
— Ты все еще думаешь, что я делал это только ради себя? Я знаю, ты честный, искренний человек, и сам хочу стать таким же искренним и честным, хочу во всем признаться, почему же ты осуждаешь меня… Ведь я делал это только ради тебя, Ирэна!
— Ради меня! Я как-нибудь сама о себе позабочусь. Лучше, чем ты можешь себе представить. Но одно я скажу тебе: если мое имя будет упомянуто в твоих так называемых признаниях, то я не останусь в долгу! Тогда ты действительно потеряешь репутацию, это я тебе гарантирую. И тогда откровения этих «господ» покажутся тебе Святым писанием. Я выплюну всю мерзость, которую мне пришлось проглотить, живя с тобой, ты смешон, ты…
Впервые в жизни Эберхард Лупинус ударил женщину. Ударил открытой ладонью, сначала справа, потом слева и опять справа и слева. Бил наотмашь, уже не видя, куда бьет. Он непроизвольно сжал руки в кулаки и обрушил их на женщину, уже неподвижно распростертую на полу. Лупинус очнулся лишь тогда, когда на веранде появился его сын со своей парижской подружкой.
Глава 19
Главный комиссар Майзель сидел в обеденном зале ресторана и неторопливо черпал ложкой компот. Он искоса поглядывал на газеты, лежавшие на полке, и боролся с искушением. Его мучило любопытство — как сыграла «Герта ВСК»? Для этого стоило только раскрыть спортивную страничку и бросить короткий взгляд на таблицу ну и, может быть, еще на комментарий и результаты других игр.
Любопытство боролось против принципов.
Поединок закончился со счетом один-ноль в пользу любопытства. Официант был очень любезен и принес сразу все газеты. Майзель налил себе кофе, отодвинул в сторону чашку с компотом и погрузился в изучение прессы. Газета дрожала в его руках, поскольку «Герта ВСК» сыграла вничью. «Большего от нее и не следовало ожидать», — прокомментировал этот результат Майзель. И ХСВ выиграла, и «Кайзерслаутерн» тоже, и португальцы разгромили турок, и…
— Отказываюсь верить своим глазам! Господин главный комиссар читает газету!
От неожиданности Майзель вздрогнул.
— Старина Кройцц, какими судьбами вы здесь?
— Фельдъегерем от доктора Гансика. Секретная миссия!
— Ну, выкладывайте. Садитесь. — Майзель подозвал официанта.
Стефан Кройцц мысленно оценил роскошный завтрак главного комиссара и заказал ровно на одно блюдо меньше, дабы и в приеме пищи сохранить дистанцию. С набитым ртом он хвалил телятину и картофель фри и порицал внешний вид Майзеля:
— Позволю себе заметить, господин главный комиссар, вы очень неважно выглядите.
— Тем лучше выглядите вы, Кройцц.
— Хотелось бы этому верить! В Афинах-на-Шпрее[12] полный штиль. Ничего интересного. Ах нет! В городе стало одним счастливчиком больше: Борнеман нашел-таки бритвенное лезвие! Поначалу он плакал от радости, а затем принялся угощать. Но счастье было недолгим, как всегда, — Баух опять озаботил его делом. Убили какого-то пенсионера!
Майзель набычился:
— С каких это пор Баух распоряжается моими людьми? Хорошенькое дельце! Он и дальше собирается нас опекать?
Кройцц пожал плечами:
— Понятия не имею. По-моему, у доктора Гансика вообще уже нет времени на наше дело. У меня с собой его письмо.