Но вон и Гражина. Не идет, а прыгает. На одной ноге. Худущая-прехудущая, а все прыгает да прыгает. И откуда только силы у этих девчонок берутся? Вот мыли они недавно у себя в классе полы. Мальчики и девочки вместе. Так через пять минут у Ромки прямо-таки затрещала спина. Другие ребята тоже присели отдохнуть. А девчонки весь класс вымыли и ни разу не пожаловались, что устали. Потом ещё в баскетбол пошли играть…
— Чего это ты распрыгалась? — ещё издали спросил Ромка.
— Тренируюсь… Двести пятьдесят два, двести пятьдесят три, двести пятьдесят четыре…
— Зачем это?
— Надо… Двести шестьдесят, двести шестьдесят один…
— Да перестань ты!
— Двести… Ну вот и сбилась… Пребольшое тебе спасибо!
Ромка запомнил, на каком счете она сбилась, но говорить не стал. А то еще до самого моря на одной ноге проскачет.
— И всегда вы, мальчишки, все портите! — притопнула ногой Гражина. Но долго сердиться она, видимо, не умела, так как сразу же стала рассказывать о соревнованиях в прыжках через прыгалку, которыми увлекается ее класс. — Я уже два раза почти чемпионкой была. Сперва пяти, а потом двух прыжков не хватило. Марите задается, что мне никогда в жизни не догнать ее…
— Это какая Марите? Мачулайтите? — заинтересовался Ромка.
— Она…
Ромка хорошо знает эту девочку. Спортсменка. Высокая. Сильная. Гражина против нее все равно, что салака против лосося.
— Думаешь победить? — серьезно спрашивает он.
— Сомневаешься?
Ромка пожимает плечами.
— Так ты не сомневайся. — Гражина поднимает камень и, широко размахнувшись, швыряет его далеко вперед.
«Клянусь головой осьминога, не хуже мальчишки», — отмечает про себя Ромка. Ему все больше нравится эта уверенная в себе девочка. Не ломака. И упорная. Такая, чтоб стать чемпионкой, сто лет тренироваться будет. И станет.
— Слушай, а когда ты успела занести домой портфель?
— Вот еще — время терять… Забросила в кусты, и все. На обратном пути возьму.
Ого! Это уже совсем понравилось Ромке.
— Полный вперед на Порт-о-Пренс[2], — командует он.
— А почему именно на Порт-о-Пренс? — заинтересовалась Гражина, ускоряя шаги.
— Так я назвал наше корабельное кладбище. Непонятно и таинственно…
— Вот еще… — она часто говорила «вот ещё». — Чего тут особенного, когда такой порт взаправду есть? — увидев, что Ромка обиженно поджал губы, добавила: — Ты лучше скажи: есть у тебя тайна или нет?
— Клянусь головой осьминога!
— Так зачем о всякой чепухе разговариваем?
В это время тропинка вывела их на берег довольно обширной бухты, сплошь заставленной старыми, облупленными судами. Они стояли так плотно, что, перескакивая с одного на другое, можно было обойти почти всю бухту. Лишь посредине, да у входа в бухту сверкали на солнце небольшие озерки чистой воды.
— Тут все и произошло…
— На берегу? Где?
— Не спеши. Это такая тайна, что… — Ромка хмурит густые брови и многозначительно покачивает головой.
— Ладно, замру!
— Тогда слушай. И не перебивай. А то пропущу что-нибудь. Значит, так. Три дня назад отправился я после уроков на рыбалку. Любимое мое место — у самого входа в бухту. Там катер стоит. «Звездочкой» называется. Я на нем и снасти храню и все прочее. А ловить я люблю на донки. Камбалу. Клюет в том месте — лучше не придумаешь. Только успевай закидывать. У меня на каждой донке по пять крючков. Однажды враз пять камбал вытащил. Не веришь? Честное пионерское! Правда, маленькие попались…
— Слушай, Ромка, — решительно перебивает девочка, — или ты о тайне говори, или я домой пойду.
— Так я же рассказываю… Значит, пришел я на катер. Достал из рубки донки. У меня их четыре. Три забросил хорошо, а у последней грузило сорвалось. Стал искать на катере что-нибудь подходящее: болт какой-нибудь или трубку. Но, как назло, ничего не попадалось. Пришлось лезть в машинное отделение. Только спустился по трапу, как на палубе раздались чьи-то тяжелые шаги. Сперва одного человека, потом с соседнего судна перепрыгнул другой… Представляешь?
— Ага…
— Я хотел вылезти, но услышал такой разговор, что решил лучше переждать в трюме. Один голос был знакомый. Тонкий такой. Но я так и не припомнил, чей он. Второй — глухой, простуженный; никогда не слышал.
«Этот?» — спросил глухой голос.