— Кристин Фоллс, — прочел он. — Красивое имя.
Приглядевшись к волосам Кристин, на макушке и висках Квирк заметил отросшие темные корни. Мало того, что мертва, еще и не натуральная блондинка!
Несколько часов спустя Квирк проснулся с острым чувством надвигающейся катастрофы. Почему он лежит в морге, среди трупов? Он продрог до мозга костей, а свернувшийся набок галстук претендовал на роль удавки. Квирк сел и откашлялся. Сколько же он выпил? Сперва в «Макгонагл», потом на вечеринке Бренды Раттледж. Дверь в его кабинет была открыта. Ему ведь приснилось, что Мэл работал здесь после полуночи? Квирк свесил ноги на пол и бодро вскочил. Голова казалась легкой, словно верхушку черепа отпилили. Квирк поднял руку, поприветствовал каталки на древнеримский манер и, нетвердо ступая, вышел из морга.
Стены коридора были выкрашены в бледно-зеленый, а плинтусы и батареи покрыты бесчисленными слоями чего-то желтого, клейкого, блестящего, больше напоминающего застывшую овсянку, чем краску. Квирк остановился у подножья до нелепого широкой лестницы — в эпоху Регентства здесь располагался клуб для молодых, но состоятельных повес — и с удивлением услышал отголоски вечеринки, доносившиеся с пятого этажа. Он взялся за перила, поставил ногу на первую ступеньку и… замер. Интерны, студенты и соблазнительные медсестры — нет, спасибо, с него хватит. Тем более, он этим молодым людям не нужен. Квирк побрел по коридору. Казалось, за углом караулит похмелье со щипцами и колотушкой наготове. В комнате вахтера у высоких двойных дверей главного входа тихо играло радио. Квирк узнал группу «Инк Споте»[1] и песню «Ложь — это грех». «Святая правда!» — подумал он и начал подпевать.
Вахтера Квирк застал на крыльце: одетый в коричневый пыльник, тот курил сигарету и смотрел на серую зарю, занимающуюся над куполом здания Четырех Судов. Вахтер был шустрым очкариком со спутанными волосами и длинным носом, кончик которого то и дело шевелился. По еще темной улице проехала машина.
— Доброе утро, Вахтер! — поприветствовал Квирк.
— Мистер Квирк, вам прекрасно известно, что вахтер — только должность, а не моя фамилия! — засмеялся вахтер. Прядь тонких каштановых волос, безжалостно зачесанная назад ото лба, делала его лицо раздраженно подозрительным. Эдакий озлобленный крысенок, а не человек!
— Ясно, вы вахтер, но фамилия у вас другая, — проговорил Квирк. Из-за здания Четырех Судов выплыла туча явно с недобрым намерением затмить еще не видимое солнце. Квирк поднял ворот пиджака, вяло гадая, что стало с плащом, в котором много часов назад он начинал попойку, по крайней мере, ему казалось, что начинал. А что стало с портсигаром? — Угостите меня сигаретой? — спросил он вахтера.
— У меня только «Вудбайнс», мистер Квирк, — сказал тот и протянул пачку. Квирк взял сигарету и нагнулся к прикрытой ладонью зажигалке, смакуя слабый, нестойкий запах горящего бензина. Вон он поднял лицо к небу и глубоко вдохнул едкий дым. Как прекрасна первая за день затяжка! Щелк! — Квирк опустил крышечку зажигалки, а секундой позже надсадно закашлялся.
— Господи, Вахтер, как вы такое курите! — пролепетал Квирк. — С этими сигаретами вы со дня на день попадете ко мне на стол. Когда вскрою ваши легкие, увижу нечто похожее на копченую селедку!
Вахтер снова засмеялся, точнее, выдавил из себя хриплое хихиканье, а Квирк довольно бесцеремонно развернулся и зашагал прочь. Спускаясь по cтупенькам, он спиной чувствовал отнюдь не доброжелательный взгляд «крысенка»: очевидно, вахтер в мыслях желал ему вовсе не счастья и здоровья. Зато Квирк не почувствовал другой взгляд, меланхоличный, устремленный на него из окна пятого этажа — там горел свет и, судя по мельканию размытых силуэтов, продолжалось веселье.
Тихий летний дождь серебрил деревья на Меррион-сквер. Квирк шагал по улице, высоко подняв воротник пиджака, и старался держаться поближе к ограде, словно она могла его защитить. Для служащих было еще рано; на широкой улице ни прохожих, ни машин, и если бы не дождь, она просматривалась бы до самой Перечницы, которая с другого конца бедной Маунт-стрит всегда казалась Квирку слегка наклоненной. Над частоколом труб вился дымок. Лето почти прошло, в воздухе запахло прохладной осенью. Кто топит печь в такую рань? Неужели еще не перевелись служанки, до рассвета таскающие уголь из подвала? Квирк взглянул на высокие окна и представил: жители этих домов встают и, широко зевая, отправляются готовить завтрак или решают поваляться в теплой постели еще полчасика. Однажды летом, тоже на заре, он услышал, как женщина стонет от удовольствия. Тогда жалость к себе пронзила его острой иглой — он идет по улице один-одинешенек, а все нормальные люди еще в кровати нежатся. Но та боль была сладковатой, ведь втайне Квирк считал свое одиночество признаком исключительности.
1
Американская музыкальная группа, образовавшаяся в начале 1930-х гг. «Инк Споте» исполняли свои песни в жанре, положившем начало возникновению ритм-энд-блюза и рок-н-ролла. —