Больше в этом помещении делать было нечего, разве что провести десяток лет за чтением, и никаких гранатовых кабошонов на виду не валялось. Письменный стол Вонга был чист и опрятен, на нем стояла только лампа в стиле «Прерии», телефон, золотой письменный прибор, чистый блокнот для записей с оттиснутыми на каждой сливочного цвета страничке логотипом «Пачинко» и лакированая скульптура из песчаника: два переплетающихся карпа — один плывет внутрь, другой наружу.
Я поразмыслил над этой статуэткой, символизировавшей, без сомнений, тайский символ инь и ян. Мужское и женское, активное и пассивное начала; когда растет одна сила, другая соответственно убывает, жизнь питает смерть, и vice versa.[20] Я оглянулся на тело Вонга, втиснутое в коллекционное кресло спиной к камину из дикого камня с двухсотлетней медной корзиной для дров, заполненной ароматными полешками мескита. Одна рыба набирается сил, прихлебывая отличное шардонне; другая, истекая красными каплями, уходит из мира.
Во встроенном баре нашлись графинчики из резного стекла с бренди и бурбоном, раковина с золотой арматурой, разнообразные бокалы и рюмки, и бутыль «Олд Оверхолт». Бутылки с минеральной водой, пиво «Кирин» и пиво с хреном стояли в холодильнике под прилавком, вместе с еще одной бутылью шардонне. Золотого блюдечка с гранатовым колечком я не нашел.
Вонг был слишком хрупкого сложения, чтобы всерьез выпивать на шестом десятке, весь он был слишком гладким и подтянутым. Когда я с ним виделся, он с виду был совершенно здоров. Неважно, истиной или ложью была его повесть о проделке Рени с китайским сундучком, но он напрямик сказал, что не дело совмещать выпивку и бизнес. Впрочем, теперь все, что он мне говорил, приходилось переоценивать или пересматривать заново. С одной стороны, поскольку дела отнимали у него много времени, можно допустить, что у него не оставалось времени на алкоголь. С другой — он упоминал, что предпочитает «Манхэттен», а большая бутыль «Олд Оверхолт» стояла рядом с вермутами и горькими настойками. Так или иначе, ясно, что Вонг был гостеприимным хозяином.
До самого конца.
XXXVI
Я не слыхивал о подобном тридцать лет. С венами, перерезанными только на левой руке, у Вонга оставалось, может быть, полчаса для серьезного разговора, если он выдержал шок. Обычно для получения нужных сведений достаточно показать нож или бритву. Как бы то ни было, вынести такое обращение мог только человек незаурядный.
Полупустой стакан о чем-то мне напоминал. Я подошел к книжной полке и вытащил современное дешевое издание шедевра Гиббона. Нашел по именному указателю абзац, который читал нам Бодич.
Однако упрек в жестокости, столь мерзкий даже в сравнении с ее не столь страшными грехами, оставил несмываемое пятно на памяти Феодоры. Ее многочисленные соглядатаи подмечали и доносили о каждом поступке, слове или взгляде, направленном против их царственной госпожи. Тех, кого они обвинили, бросали в особую тюрьму, недоступную следствию и правосудию; и ходили слухи, что пытки на дыбе и бичевание производились в присутствии тирана женского пола, недоступного мольбам или голосу жалости. Некоторые из этих несчастных жертв гибли в глубоких зловонных темницах, других же, утративших члены, разум или состояние, являли миру как живые памятники ее мстительности…
Капли еще падали с подлокотников, «…недоступных мольбам и голосу жалости»… Я вернул книжку на полку. Быть может, Томми молился. Но молил ли он о пощаде?
Ведь он, конечно, знал убийцу. Тропа смерти вывела прямо к нему, но в доме нет и следа борьбы. Его жалкие солдаты погибли от аккуратно простреленных ран. А может, Вонг и выстрелов не слышал. Может, креол с Экстази пожаловали, когда он был уже мертв, а не прервали допрос? Очень вероятно. Устрашенный неизбежностью поражения, Экстази только и сумел, что уносить ноги, а вот креол, по крайней мере, попытался отбиться. Что, если на самом деле Вонг ожидал раннего гостя, который, явившись на свидание, хладнокровно приказал пытать его до смерти?