1 июля 1964 года. Лежу в постели, дожидаясь появления пчел, и думаю о том, что сказала Розалин, когда я описала ей их ежевечерние визиты.
– Пчелы роятся перед смертью, – вот что сказала она.
Розалин работала у нас с тех пор, как умерла моя мать. Мой папочка – я называла его Ти-Рэй[1], слово «папочка» с ним никак не вязалось – сманил ее из персиковых садов, где она трудилась сборщицей урожая. У нее было большое круглое лицо, тело, расходившееся вниз от шеи этаким шатром, и кожа такая черная, что казалось, из нее сочилась сама ночь. Она жила одна в маленьком домике, укрытом в лесу неподалеку от нас, и каждый день приходила готовить, убирать и заменять мне мать. У Розалин никогда не было своих детей, так что в последние десять лет я была ее любимой подопытной морской свинкой.
Пчелы роятся перед смертью. У Розалин было полно таких завиральных идей, и обычно я не обращала на них внимания. Но сейчас я лежала и обдумывала ее слова, гадая, не по мою ли грядущую смерть прилетали пчелы. Честно говоря, эта мысль не сильно меня взволновала. Все эти пчелы до одной могли бы опуститься на меня, точно стайка ангелов, и зажалить до смерти, и это было бы не самым худшим из того, что могло случиться. Люди, которые думают, что хуже смерти ничего на свете нет, мало что понимают в жизни.
Моя мать умерла, когда мне было четыре года. Это был реальный жизненный факт, но если я заговаривала о нем, моих собеседников внезапно начинали страшно интересовать заусенцы и кожица на ногтях, а то и вовсе небесные дали, и они временно переставали меня слышать. Однако порой какая-нибудь добрая душа советовала: «Просто выброси это из головы, Лили. Это был несчастный случай. Ты ничего такого не хотела».
Тем вечером я лежала в постели и думала о том, как умру и буду с матерью в раю. Я встретила бы ее словами: «Мамочка, прости! Пожалуйста, прости!» – а она целовала бы меня до тех пор, пока у меня не потрескается кожа, и говорила бы, что я не виновата. Она говорила бы мне это все первые десять тысяч лет.
А следующие десять тысяч лет она причесывала бы мои волосы. Она возводила бы из них прекрасную башню, и весь народ на небесах бросал бы свои арфы, чтобы ею полюбоваться. Девочек, у которых нет матери, можно отличить по прическам. Мои волосы постоянно торчали сразу в одиннадцать разных сторон, а Ти-Рэй, естественно, отказывался покупать мне бигуди, так что весь год приходилось накручивать пряди на банки из-под виноградного сока, из-за чего у меня едва не началась хроническая бессонница. Сколько себя помню, мне всегда приходилось выбирать между приличной прической и крепким ночным сном.
По моим прикидкам, примерно четыре-пять столетий пришлось бы потратить на рассказ о том, какое это невероятное мучение – жить с Ти-Рэем. Злобным нравом он отличался круглый год, но становился особенно раздражительным летом, когда от рассвета до заката трудился в персиковых садах. Бо́льшую часть времени я старалась не путаться у него под ногами. Единственным живым существом, видящим от него ласку, была Снаут, охотничья собака. Он пускал ее спать в свою постель и чесал ей пузо всякий раз, как она переворачивалась на спину, заросшую проволочно-жесткой шерстью. Как-то раз Снаут на моих глазах опи́сала сапог Ти-Рэя, а он и глазом не моргнул.
Я не раз просила Бога сделать что-нибудь с Ти-Рэем. Он сорок лет ходил в церковь, да только добрее не становился. Казалось бы, Бог мог уже сделать из этого какие-то выводы.
Я пинком откинула одеяло. В комнате было абсолютно тихо; нигде ни одной пчелы. Я каждую минуту поглядывала на будильник, стоявший на тумбочке, и гадала, почему они задерживаются.
Наконец ближе к полуночи, когда мои веки уже почти смыкались, не выдержав напряжения, в углу зародился рокочущий шум, низкий и вибрирующий, почти такой же, какой издает тарахтящая кошка. Еще пара мгновений – и по стенам задвигались тени, точно брызги краски. Пролетая мимо окна, они попадали в полосу света, так что видны становились очертания крылышек. Этот звук нарастал в темноте, пока вся комната не начала пульсировать, пока сам воздух не ожил и не потяжелел от пчел. Они нареза́ли круги вокруг моего тела, превратив его в самый центр вихревого облака. Из-за пчелиного гудения я даже мыслей своих не слышала.
Я впивалась ногтями в ладони, пока вся кожа не покрылась вдавлинками. Если окажешься в помещении, полном пчел, то они вполне могут зажалить тебя до полусмерти.
1
Возможно, автор назвала героя по аналогии с вымышленным суперзлодеем из Marvel Comics. –