— Она — та, кто мне нужен. Рут. — И его новое завещание отражало эту оптимистическую веру.
Именно поэтому Рут и попросила Анаис присутствовать при чтении завещания, а та, судя по выражению ее глаз, считала, что она сделала это по злобе.
Рут не знала, что хуже: позволить Анаис считать, будто она затаила такую ненависть к ней, что публично разбила все ее надежды, или рассказать ей о тех четырехстах тысячах, которые отходили ей по первому завещанию и позволили бы решить ее нынешние проблемы. Придется выбрать первое, решила Рут. Конечно, ей не хотелось жить с сознанием того, что кто-то ее ненавидит, но рассказать о предыдущем завещании значило пуститься в объяснения о том, почему оно было изменено.
Рут опустилась на диванчик. Она тихо сказала:
— Анаис, мне очень жаль. Я не знаю, что еще сказать.
Анаис повернула голову медленно, как женщина, приходящая в себя после глубокого обморока.
— Если ему так хотелось оставить свои деньги детям, то почему не моим? Джемайме. Стивену. Неужели он только притворялся? — Она прижала подушку к животу. — За что он так со мной, Рут?
Рут не знала, как ей объяснить. Анаис и так было плохо. Сделать ей еще хуже было бы совсем жестоко.
— Я думаю, все дело в том, что своих детей Ги потерял, моя дорогая. Их забрали матери. После разводов. По-моему, эти подростки были для него последним шансом сыграть роль отца, ведь его дети выросли.
— А моих ему было недостаточно? — спросила Анаис — Моей Джемаймы? Моего Стивена? Они были для него не важны? Настолько несущественны, что двое чужих…
— Не для Ги, — поправила ее Рут. — Он знал Пола Филлера и Синтию Мулен много лет.
«Дольше, чем тебя или твоих детей», — чуть было не произнесла она, но удержалась, потому что хотела завершить разговор раньше, чем они доберутся до тем, рассуждать на которые она не могла.
— Ты же знаешь о Гернсийской ассоциации взрослых, подростков и учителей, Анаис. И ты знаешь, как трепетно Ги относился к обязанностям наставника.
— И они втерлись в его жизнь, так? В надежде на… Представились, пришли сюда, огляделись и поняли, что если разыграют свои карты как надо, то, может, им что-нибудь и перепадет. Вот так. Именно это и случилось. Вот так.
И она отшвырнула подушку.
Рут смотрела и слушала. Способность Анаис к самообману поражала. Ее так и подмывало сказать: «А ты сама-то не к тому ли стремилась, милая? Или ты связалась с мужчиной на двадцать пять лет старше тебя из чистой преданности? Нет, Анаис, я так не думаю».
Вместо этого она произнесла:
— Наверное, он полагал, что Джемайма и Стивен преуспеют в жизни, ведь о них есть кому позаботиться. А те двое… У них нет таких преимуществ, как у твоих детей. Вот он и хотел им помочь.
— А я? Как он собирался поступить со мной?
«Ага, — подумала Рут. — Вот мы и добрались до главного». Но такого ответа, который устроил бы Анаис, у нее не было. Поэтому она снова повторила:
— Мне очень жаль, дорогая.
На что Анаис заявила:
— Да уж, конечно.
Она огляделась по сторонам с видом человека, который очнулся в незнакомом месте. Собрала свои пожитки и встала. Подошла к двери. Но там остановилась и повернулась к Рут.
— Он давал обещания, — сказала она, — Он говорил мне такие вещи, Рут! Неужели все это была ложь?
Рут дала тот единственный ответ, который можно было спокойно предложить другой женщине:
— Я не помню случая, когда бы мой брат говорил неправду. Да он и не лгал никогда в жизни, по крайней мере ей.
«Sois forte, — говорил он ей. — Ne crains rien. Je reviendrai te chercher, petite soeur».[19]
И он сдержал свое простое обещание, вернулся и нашел ее в чужой семье, куда разоренная войной страна, для которой двое французских ребятишек-беженцев были двумя лишними ртами, нуждавшимися в еде, доме и заботе, поместила их в ожидании того неопределенного будущего, когда появятся благодарные родители и заберут их домой. Но они так и не пришли, а потом, когда все узнали об ужасах, творившихся в концлагерях, появился Ги. Несмотря на свой страх, он клялся ей, что «cela n'a d'importance, d'ailleurs rien n'a d'importance»,[20] чтобы она не боялась. И всю жизнь продолжал доказывать, что они проживут и без родителей, а если надо, то и без друзей, в стране, которую они не выбирали, но которую навязала им судьба. Поэтому в глазах Рут он никогда не был лжецом, хотя она и понимала, что ему наверняка пришлось сплести целую сеть лжи, когда он обманывал двух жен и множество любовниц, без конца меняя женщин.
Когда Анаис ушла, Рут задумалась над этими вопросами. Она размышляла над ними в свете активности Ги в последние несколько месяцев. И поняла, что если он обманывал ее хотя бы в том, что не говорил ей всей правды, — как в случае с новым завещанием, о котором она ничего не знала, — то мог обманывать и в остальном.