Через день он уже покачивался на диване под стук колес. Снаружи обезвоженная равнина в солончаковых проплешинах — центральная Анатолия. Равнина убегала назад, никуда не деваясь. Иногда окно застилал паровозный дым. Предстоявший разговор с матерью портил настроение. Но перина роз, но благоуханный Казанлык счастья этого стоили. Как три трюма сыромятины стоили Сарры Аронсон. «Товар ценится согласно цене» — таков неудобопроизносимый закон рынка. Есть неписаные законы, а есть неудобопроизносимые — не только в связи с падежными окончаниями. Чем «Гарем султана» лучше «Старой Басры»? Лишь тем, что шампанское там дороже, хотя в «Старой Басре» оно, может, и слаще.
Почему с Саррой все так обернулось — жопой! жопой! жопой! Которой крутят в «Гареме султана» — под прозрачной кисеей. «Кись-кись-кись мир ин арш» — говорит румынская еврейка, не правда ль? Когда б знали, какой калым уплачен, он же могар, сразу б ахнули: ну и Сарру себе привез! Нашим саррам, которые еще за себя приплачивают, именуя это приданым, до Сарры Аронсон, как от Константинополя до Хайфы — два дня езды. Но могар (магарыч) «абсолю дискресьон», фирменная этикетка спорота. Оттого Сарра Аронсон всем кажется вульгарней паровоза. И одевается будто из деревни, до которой два дня ехать. И сама — ни кожи ни рожи.
«Должно быть, три баржи приданого за ней. Будет обидно, если по пути им повстречается английский эсминец». О злые языки! О завистливые глаза! А ты из ложного стыда помалкиваешь, сколько дал за нее. Про спортзалу трубишь, а на жену потратиться стыдно?
А умывается, не поверите — простым мылом. Нет чтоб на ночь взять масел на ладонь (рассказывала служившая у них болгарка Радка). Розовое масло из Казанлыка нам не по носу: благоухает турецким гаремом. Нам по носу березовый деготь…
Хаим предупреждал Сарру: «турки» не говорить — «османы». Назвать турка турком это как назвать Хаима «чифут» вместо «мусави» (потомок Мусы). За такое можно и привлечь. Как об стенку горох. На банкете в «Ор Ахаим»[12], в годовщину свержения Абдул-Хамида, она сказала депутату Карассо, одному из тех, кто его свергал:
— Вы, сфарадим, лижете сапоги туркам. То-то все народы ненавидят евреев — и греки, и армяне, и албанцы.
Хаим, стоявший рядом, растерялся. И так-то в глазах Карассо «Маккавей» — пособник Антанты. Все сионисты — пособники Антанты.
Карассо-эфенди сверкнул своим единственным глазом. Скандальная ситуация? Но политик — не тот, кто разоряется почем зря, попусту расходуя боеприпасы. Животное политическое (зоон политикон), он не упустит возможности хоть одним глазком посверкать на публике. «Ор Ахаим» идеальное для этого место, маститая еврейская организация в Галате. Да ведают потомки Мусы, что в наших жизненных интересах крепить мощь Родины и держаться подальше от пропалестинских начинаний, с помощью которых Лондон расшатывает основы Вечного Государства.
Проведя кончиками пальцев по седому виску вдоль края фески и коснувшись бутоньерки в петлице фрака, как будто устранил щелчком пылинку, Карассо произнес пламенную речь:
— Лизать сапоги — удел рабов, если я правильно понял ханым, а в Оттоманском государстве мы живем свободно и в почете. Со дня Катастрофы (так сефарды называли Альгамбрский декрет[13]) евреи нигде не могли найти себе пристанище. От долины Рейна до Ла-Платы полыхали костры. И только султан Баязет, повергавший в трепет весь мир, с чисто османским великодушием позволил изгнанниками из Испании селиться по берегам Золотого Рога. Ханым действительно считает, что еврейский народ должен предавать своих истинных, своих испытанных друзей? И все ради того, чтобы наши вековые враги нас полюбили, простили нам наши мнимые прегрешения? Мы покрыли бы себя позором черной неблагодарности, если бы поддержали самоубийственную попытку диких албанцев вырезать стоявший в Шкодре гарнизон[14]. Или взять, к примеру, Палестину. В который раз лжемессия нас искушает гибельной надеждой. «Од ло овда тикватейну»[15], — с горящими щеками поют наши братья в Европе. Похожее безумие некогда уже охватывало синагоги Стамбула и Смирны, и это могло нам дорого обойтись. Нет таких глупостей, которых бы мы не совершали при одном только упоминании о Земле обетованной. Мудрейшие из нас и те уверовали в Шабетая Цеби. Двести лет ушло на то, чтобы вернуть себе доверие султана.
— Да проявит эфенди снисходительность к Сарре-ханым, — выдавил из себя Хаим. — Моя жена ослеплена блеском Врат, к которому еще не успела привыкнуть. (Блистательная Порта — т. е. врата дворца Топкапы — принятое в дипломатическом протоколе обозначение Оттоманской империи.) Я готов засвидетельствовать, что в годину испытаний евреи Палестины всем сердцем на стороне Тройственного союза. Разговоры о возможном создании национального очага под покровительством Британии не находят у них ни малейшего отклика, а если кто-то и мечтает о своем уголке, о большем суверенитете для своей малой родины, то под флагом великой Родины — со звездой и полумесяцем.
13
14
Еврейская община Албании отказалась поддержать антитурецкое восстание 1911 г., что омрачило традиционно дружеские отношения с местным населением. Это не помешало албанцам массово укрывать евреев в годы Второй мировой войны.
15
«Еще не погибла наша надежда» — вторая строфа официального — после 2004 г. — гимна Израиля. Ср.: «Вот они говорят: иссохли кости наши, и погибла надежда наша, мы оторваны от корня» (Иехискель, XXXVII, 11).