Роман Пересветов
Тайны выцветших строк
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Ну конечно, я был немного взволнован, когда впервые переступил порог этого здания. Прижатое к построенным позже высоким серым корпусам, оно составляло с ними один замкнутый квадрат и занимало почти целый квартал отдаленной от центра московской улицы. Высокие серые дома выглядели довольно суровыми благодаря продолговатым и узким, как бойницы, окнам.
В длинных и просторных коридорах властвовала тишина, какая бывает разве только в мертвый час в доме отдыха или в санатории. Мимо меня бесшумно проходили люди в рабочих халатах, неся в руках какие-то свертки и связки старых бумаг.
Тихо было и в огромном, высотой в два этажа, зале, разгороженном железными решетками на пять ярусов. Вдоль каждого яруса стояли напоминающие пчелиные соты стеллажи, доверху заполненные одинаковыми папками и коробками. На каждой значилось какое-нибудь хорошо знакомое еще со школьных лет имя. Читаю: «Фонд Меншикова». Здесь размещены документы походной и домовой канцелярии бывшего уличного торговца пирожками, потом князя и генералиссимуса, сподвижника Петра и фактического правителя России при Екатерине I.
На соседних стеллажах — архивы канцлера Воронцова, трех графов Румянцевых, князя Потемкина-Таврического. Каждая из хранящихся на этих полках бумаг рассказывает о делах и заботах вершителей судеб бывшей Российской империи.
Некоторые особенно громоздкие рукописи покоятся отдельно в своих тяжелых, обтянутых кожей переплетах или свернутыми в большие тугие свитки, называвшиеся в старину столбцами. Окованные золотом, серебром или железом соборные евангелия похожи скорей на маленькие сундучки, чем на книги. Древние «Уставы», «Судебники», договорные, духовные и жалованные грамоты, «подмётные» письма, челобитные… Сколько их тут! Страх и трепет внушали в свое время многие из этих документов. «Приговорные грамоты о походе войной» или «о смертной казни»… Их страницы омыты слезами и кровью. Как часто сеяли смерть бесстрастные строки! Но и для этих грозных и неумолимых «государственных актов» наступала пора, когда они превращались в бренный и жалкий клочок бумаги или пергамена.
Истории некоторых рукописей иногда еще более интересны, чем те, что описаны на их страницах. Об этом можно судить даже по их внешнему виду.
Взглянем хотя бы вот на эту неказистую псалтырь в «оболоченном кожею червчатом переплете». Специалист-палеограф,[1] перелистав ее, скажет: не меньше пятисот лет!
Обложка сильно покороблена, верхние края обреза обгорели, в каталоге она так и значится: «горелая». С каких же пор пристала к ней эта примета? Не с того ли черного дня 1382 года, когда внезапно налетевший, как степной суховей, татарский хан Тохтамыш поджег Москву? В огне пожара, мгновенно охватившего почти весь город, погибли вместе со многими жителями ценнейшие рукописи и книги, свезенные в церкви и соборы «сохранения ради». Или псалтырь попала в разряд «горелых» позднее? Ведь деревянная Москва на протяжении своей истории не раз сгорала дотла. Многие грамоты закапаны воском — они писались при свете свечных огарков в те времена, когда еще не знали другого освещения и пожар Москвы иногда начинался от упавшей церковной свечи…
Рукописи, уцелевшие после войн и пожаров, часто потом погибали от архивной сырости или их пожирало зловредное насекомое, именуемое тлей.
Лишь немногим древнейшим документам удалось устоять против всех этих напастей, и все же, по подсчетам палеографов, до нашего времени дошло около ста древнерусских грамот и свыше пятисот рукописных книг XI–XIV веков. Количество же более поздних документов определяется сотнями тысяч…
Переходя от стеллажа к стеллажу, я читаю только надписи на табличках, а память едва успевает подсказывать имена, события, даты.
— Скажите, что находится в этом золотом ларчике? — спрашиваю я у начальника архива Вениамина Николаевича Шумилова, достающего из сейфа круглый золотой сундучок.
— Не в золотом ларчике, а в позолоченном серебряном «ковчеге», — деловито поправляет привыкший к точным формулировкам архивист.
Оказывается, в сундучке покоится подлинник знаменитого «Уложения» 1649 года — основного свода законов, действовавших в те времена на Руси. Прежде чем попасть в архив, «Столбец Уложенный» причинил немалое беспокойство своим хранителям. Они чуть было его не потеряли. Случилось это так.
Екатерина II, задумав разработать новые законы, захотела взглянуть на подлинник старого Уложения и приказала тогдашнему генерал-прокурору князю Вяземскому доставить его во дворец.
1
П а л е о г р а ф — ученый, определяющий по характерным приметам время и место написания древней рукописи.