— Это мне известно. Но как же, по вашему, поступить?
— Караулить снаружи. Там, на Avenue Margeau, находятся меблированные комнаты мадам Арневиль. Посадите туда кого-нибудь, пусть по очереди караулят.
— Неужели же французское правительство наглые проделки шпионов оставит без внимания? — воскликнул барон, негодуя.
— Я ничего не могу вам сказать. Обратитесь к префекту.
— A propos! У меня к вам просьба. Пожалуйста, допросите свидетелей внизу, в конторе, а не у меня в номере.
Уходя, г. Легрен столкнулся с метрдотелем.
— Ждут ответа на письмо.
— Передайте, что ответ я пришлю, — ответил барон.
Прошло еще добрых полчаса, пока вернулся Канецкий.
Барон принялся молча наблюдать за тем, как Канецкий терпеливо перерезал бечевки пакетов и доставал револьверы, патроны и тонкую стальную сетку, нечто вроде мелкой кольчуги.
— Так как же? Идем или не идем? — спросил Канецкий.
— Придется пойти, хотя начальник полиции меня убеждал принять выжидательное положение.
— Брось. Я сейчас был в клубе журналистов. Там сотрудники кончали утренний репортаж. Все им рассказал и добавил, что в пять часов вечера барон со своим другом пойдут в атаку посольства. Каково!
Канецкий громко расхохотался.
— Да ведь это вызовет целый скандал в Париже, около посольства соберется миллион людей, tout Paris![1]
— А ты как же думал? Я не без цели распространил о нашем намерении. Это прекрасная охрана, — возразил Канецкий. — А кстати, нам завтракать пора, поедем!
Канецкий заказал у Пайяра прекрасный завтрак.
Друзья были в радужном настроении.
У них созрел план смелый и решительный.
В душе барона было много отваги, едва сдерживаемой критикой разума.
Под влиянием Канецкого он был способен на рискованные предприятия.
— Как хочешь, а мы с тобой раздавим за здоровье будущей четы склянку редерера, — сказал Канецкий, нажав электрическую кнопку звонка.
— Принесите редерера, да льда побольше, — распорядился Канец-кий, увидав лакея.
На столе появилась роскошная серебряная ваза с бутылкой, покрытой салфеткой.
Канецкий сам налил плоские хрустальные вазочки и, чокнувшись с бароном, запел цыганский мотив:
Прочь мрачные думы, тревоги, печали Долой вы из сердца, долой!
Пусть будет светло там, как в этом кристалле Янтарная влага с веселой игрой…
Канецкий, выпив бокал, подошел к барону и поцеловал его.
— Ты, конечно, не понял песни. Ну, вот, я тебе переведу смысл ее. — И Канецкий принялся с пятого в десятое переводить слова цыганского напева.
Барон помолчал, его мысли витали где-то далеко.
— Пора по домам. Наше оружие в отеле, — как бы спохватившись, сказал барон.
Заплатив по счету, друзья вышли из ресторана.
Была нанята карета, в которой они направились к отелю «Континенталь».
Ямато неустанно следил за всяким движением барона.
Вокруг отеля и около ресторана Пайяра сновали ставленники этого японского шпиона.
Номер, который раньше занимал барон, был перерыт. Ямато на-дееяся найти там какие-нибудь отрывки корреспонденции барона, из которой было бы возможно сделать более или менее вероятное заключение о намерениях этого ненавистного ему человека.
Ямато ненавидел европейцев, всей душой сочувствовал панмонголистической пропаганде и во всяком белом видел врага своего отечества.
По выходе друзей из ресторана, Ямато выбежал из соседнего кафе и помчался вслед за ними другой карете.
XXXIV. Отчаяние Хризанты
Хризанта находилась в комнате, предназначенной в обыкновенное время для почетных гостей посольства.
Она сначала очень плакала, убивалась.
К ней подослали старуху, жену камердинера, отчасти для услуг, а вернее, чтобы немного развлечь и утешить принцессу.
С часа на час принцесса с нетерпением ожидала ответа та письмо. Но его не было.
Вдруг в коридоре послышались тяжеловесные шаги старика-камер-динера.
— Это к нам, — крикнула добродушная старушка, — это мой Жан несет, верно, письмо.
Старуха приотворила дверь.
— Ваше высочество, — сказал старик, — никакого ответа нет, а барон приказали сказать, что сами его пошлют.
— Удивительно! — воскликнула Хризанта, и на глазах ее показались слезы.
Но старуха принялась ее успокаивать.
— Вот, принцесса, вы говорили, что он убит, убит непременно, а вот оказывается, благодаря Богу, жив-живехонек и поклон шлет.
Принцесса улыбнулась сквозь слезы.
— Так, по-вашему, все обстоит благополучно? — наивно спросила Хризанта.