Георгий Брянцев
Тайные тропы
Часть первая
1
В полночь у подъезда большого каменного дома остановились двое. Ночь была лунная, светлая, но кроны развесистых деревьев бросали густую тень на стену дома, скрывая лица и одежду пришельцев.
— Кажется, здесь, — тихо произнес один из них.
Тонкий луч карманного фонарика забегал по массивным, украшенным причудливой резьбой дверям. С левой стороны их, на уровне глаз, мелькнула кнопка звонка.
Один из спутников — пониже ростом — поднялся на ступеньку, собираясь нажать кнопку, но в это время дверь бесшумно отворилась и кто-то спросил из темноты передней:
— Вам кого?
Это было так неожиданно, что посетители на мгновение застыли в молчании.
— Кто вам нужен?
— Господин Юргенс, — ответил высокий и кашлянул. Кашель выдал сдерживаемое им волнение.
— Кто вас послал к нему?
— Господин Брехер.
— Что он просил передать?
— Вещи благополучно отправлены…
— Войдите.
Тяжелая дверь бесшумно закрылась, щелкнул выключатель, и яркий электрический свет ослепил глаза.
В приемной, куда привели посетителей, стояли широкий, обтянутый черным дерматином диван и большой круглый стол с гладко отполированной поверхностью. Пригласив вошедших сесть, служитель скрылся в двери направо.
Ночные гости остались одни.
Они сидели молча и терпеливо ждали. Одному из них можно было дать лет тридцать. На нем были черный пиджак, серые брюки и стоптанные ботинки. Беспокойные темные глаза смотрели устало.
Другой, помоложе, был в телогрейке, в брюках, заправленных в сапоги. Лицо свежее, с прищуренными насмешливыми глазами.
Прошло несколько томительных минут. Наконец дверь отворилась.
— Прошу, — произнес почти шопотом человек, встретивший их.
Посетители встали и проследовали за ним.
Миновали зал, вошли в кабинет. Первое, что бросилось им в глаза, — был огромный абажур настольной лампы. Его шелковый купол закрепили так низко, что лампа освещала лишь стол, а вся комната тонула в полумраке. За столом кто-то сидел, но рассмотреть лицо сидящего было нелегко.
Напряженное молчание длилось несколько секунд. Потом человек встал, протянул руку к выключателю, и на потолке вспыхнула небольшая люстра. Не приветствуя пришедших и не подавая руки, он жестом пригласил их сесть, а сам вышел из-за стола и тщательно осмотрел маскировку на окнах. Убедившись, что свет наружу не проникает, он вновь подошел к столу, сел, привалившись к высокой спинке кресла, и положил руки на подлокотники.
Это был довольно высокий, солидный военный в чине майора, с выхоленным, но энергичным лицом и коротко остриженными светлыми волосами. Он испытующе всматривался в лица гостей своими большими серыми глазами.
— Фамилия? — резко спросил он по-немецки.
— Ожогин! — встав с места, ответил старший.
— Грязнов! — сказал другой.
— Что имеете ко мне? — Хозяин жестом пригласил посетителей сесть. Голос у него был густой, низкий.
Ожогин рассказал, что с ними два раза в поселке Вольном беседовал гауптман[1] Брехер. Когда они приняли все условия гауптмана, тот дал письмо, назвал город, пароль и направил обоих сюда, к господину Юргенсу. Ожогин вынул из кармана и протянул через стол маленький розовый конверт.
— Когда покинули поселок? — спросил Юргенс, вскрывая письмо.
— Пятнадцатого сентября, — ответил Ожогин. — Гауптман Брехер дал нам военную машину, на которой мы доехали до деревни Песчаной. Оттуда добирались пешком.
— Почему пешком?
— Вам, очевидно, известно, господин Юргенс, что пользоваться железной дорогой в этих местах небезопасно. Гауптман Брехер настоятельно рекомендовал нам быть осторожными, и мы последовали его совету.
Юргенс коротко кивнул головой.
— Оба жители поселка?
— Нет, — сказал Ожогин, — мы не здешние.
— Долго жили в поселке?
— Не больше двух недель.
— За это время русская авиация бомбила Вольный?
— Один раз ночью, с неделю назад. Железнодорожный узел.
— Вы русский?
— Да, русский.
— И вы? — обратился Юргенс к Грязнову.
— И я русский, — ответил Грязнов.
— Земляки? Знакомые?
— Ни то, ни другое. — Грязнов покачал головой. — Мы познакомились у гауптмана Брехера. Я дезертировал из Красной Армии в начале сорок третьего года. Тогда же перешел линию фронта. Долго скрывался в деревнях, избегая партизан, а когда начали наступать советские войска, пошел на запад.
Ожогин рассказал, что родился в бывшей Оренбургской губернии, выехал оттуда с родителями вскоре после революции и больше на родину не возвращался. Единственный его брат живет в Средней Азии. Других родственников нет.
— Кто брат?
— Инженер-геолог.
Юргенс несколько раз стукнул пальцами по столу, достал из кармана пиджака большой серебряный портсигар и, поставив его на ребро, стал рассматривать. Затем вынул сигарету и закурил.
— Специальность? — обратился он к Ожогину.
— Инженер-электрик и связист.
— Образование получили при советской власти?
— Конечно.
— Что же вас заставило стать нашим другом? — Юргенс сомкнул на несколько секунд тяжелые веки.
— Как вам сказать… — криво улыбнувшись, начал Ожогин после небольшой паузы. — Причин к этому много и говорить можно долго, но я скажу самое основное: мой отец умер в тюрьме, мать не перенесла его смерти. Я и младший брат были озлоблены за отца…
— За что его упрятали в тюрьму?
— Он был ярым противником советского режима.
— А вы? — Юргенс перевел глаза на Грязнова.
— Особых причин нет, — ответил тот.
Юргенс встал из-за стола и твердыми, размеренными шагами пересек комнату по диагонали от стола к книжному шкафу и обратно.
— Что же приключилось с вами? — став позади сидящих, снова обратился он к Грязнову.
— Со мной ничего не приключилось. Мой отец родился и живет в Сибири, в Иркутской области. Там же находится младшая сестра. Есть еще дядя по матери, но я не знаю, где он. Я перед войной окончил пединститут. На ваш вопрос, пожалуй, и не отвечу. Я не задумывался даже над тем, чем вы интересуетесь.
Облако дыма поплыло над головами сидящих. Зазвонил настольный телефон. Юргенс направился к столу и спокойным движением руки снял трубку.
— Слушаю… Да, я. Немного занят… Кто тебе сообщил?.. А… а!.. Ну что ж, если не спится — приходи.
Юргенс положил трубку на место.
— О чем еще с вами беседовал гауптман? — снова обратился он к посетителям.
Ожогин рассказал. Получив согласие Ожогина и Грязнова сотрудничать с немецкой разведкой, Брехер предупредил их, что «настоящей» работе должна предшествовать длительная подготовка и что работать придется, возможно, после окончания войны.
— Да, вероятнее всего, именно после окончания войны, — подчеркнул Юргенс, — и независимо от ее исхода. Это надо запомнить.
Говорил он с небольшими паузами, но четко и коротко, переводя взгляд с одного на другого.
— Прежде всего — тщательная конспирация, самая тщательная, — поучал Юргенс.
Никто не должен знать о их связи с немцами. С сотрудниками Юргенса они будут встречаться ежедневно, но лишь с наступлением темноты. Юргенс разрешает и даже рекомендует иметь самые широкие связи среди русского населения города, но скрывать от него свои симпатии к немцам. Чем шире и глубже эти связи, тем лучше для дела. Допускается даже высказывать недовольство по адресу немецкой администрации, но осторожно, в меру. Надо также продумать и решить вопрос о том, чем они станут здесь заниматься, так как жить без дела нельзя. Это вызовет подозрения. Свои соображения на этот счет они должны завтра же доложить Юргенсу. Для них уже приготовлена квартира. К себе они могут приглашать кого угодно, кроме лиц немецкого происхождения, связь с которыми может их скомпрометировать в глазах местного населения. О питании заботиться не придется. Это возложено на квартирную хозяйку.