На противоположном берегу пруда виднелась громадная, состоящая из тысяч огней триумфальная арка со всадником, святым Георгием Победоносцем, повергающим змея. Вокруг стояли воины в средневековых доспехах с горящими факелами. Деревянный настил к арке был проложен прямо по воде, в море огней плавали белоснежные лебеди, сирены и другие фантастические животные. От каждого из них исходил таинственный, мерцающий блеск.
У Петра перехватило дух от необычности всего происходящего. Он давно уже стоял, вцепившись руками в перила. Его громадная фигура отчетливо выделялась на фоне горящих огней.
Но больше всего царя поразило представление, устроенное перед галереей, у самого берега Замкового пруда. В свете факелов и салютов отчетливо просматривались очертания невысокой, размером в рост человека, крепости – искусно сделанного макета. А на воде покачивались крупные макеты парусников – линейные корабли, брандеры[36], галеры и множество других. С их бортов в сторону крепости били миниатюрные пушки. Парусники маневрировали, приближаясь к крепости, наконец, окружили ее со всех сторон, и под звуки труб над ее башнями стал медленно подниматься на флагштоке российский флаг.
Новая кирха в Гааге
Нижний пруд в Калининграде. 1981 год
Петр восторженно глядел на разыгрывающееся перед его глазами зрелище, вернувшее его к событиям минувшего года, когда русский флот, поддерживаемый армией, овладел турецкой крепостью Азов. Лефорт, командовавший в азовской осаде флотилией русских кораблей, тоже встал со своего стула и, ухватившись за перила, упоенно смотрел представление. Когда Азов был «взят» и над его стенами затрепетал на ветру флаг России, Петр, не сдерживая своих чувств, шагнул к курфюрсту и крепко стиснул его своими ручищами, а затем трижды расцеловал его в напудренные щеки, сбив набок парик и примяв накрахмаленный воротник.
– Дружба навеки, дружба навеки, – повторял он.
Фейерверк продолжался еще более часа, удивляя гостей все новыми и новыми «огнестрельными художествами». Торжества завершились поздним ужином. На стол подавали всевозможные яства из кухни и погребов курфюрста. Фридрих, довольный тем, что представление понравилось царю, был словоохотлив, много рассказывал Петру о нравах, царящих в его владениях, о веротерпимости и снисхождении к человеческим слабостям.
– У нас, Ваше Величество, нравы мягкие, и мы не позволяем себе отрубать головы людям направо и налево только потому, что их поведение нам кажется в чем-то предосудительным.
Вид с крыши Штадтхалле. 1968 год
Царь, нахмурившись, промолчал. И все-таки, когда один из волонтеров, неосторожно повернувшись, смахнул на пол дорогой фужер из сервиза курфюрста, Петр зло процедил сквозь зубы:
– Если бы ты сделал это в Москве, я бы тебя угостил кнутом, но так как мы находимся в стране, где с людьми обращаются более мягко, то да простится тебе.
Гулянье закончилось далеко за полночь. Петр остался очень доволен фейерверком, о чем несколько раз говорил курфюрсту, да и потом неоднократно вспоминал в своей поездке по европейским странам и даже в Москве.
Оставшиеся дни прошли в увеселениях и «потехах». Для гостей демонстрировалась звериная травля, совершались совместные поездки в загородную резиденцию Фридрихсхоф и морскую крепость Пиллау[37], была проведена охота на лосей.
«Между тем развлечения продолжались. 25 мая курфюрст пригласил послов в свой зверинец, “смотреть звериной потехи, которая была на потешном дворе, близ курфюрстова двора и сада”… “…в тот двор сделаны трое ворот, да из стены три окна. Из тех окон выпущены во двор три медведя, а на дворе стояли юнец дивий да бык; и те медведи сразясь дрались, и юнец гораздо медведей бил и рогами метал, которые видя свою немочь, бегали от него, как могли…”»
Руины кёнигсбергского замка. 1967 год
Наконец, уже после прощальной аудиенции у курфюрста, на которой также присутствовал «знатный волонтер Петр Михайлов», на посольской яхте, стоящей на Прегеле, переговоры увенчались подписанием договора о дружбе и торговле. Бранденбургский курфюрст и русский царь сошлись на том, что статью о союзе в письменный текст договора они включать не будут, чтобы не вызвать неудовольствия со стороны Швеции, которой договор мог сделаться известным, а ограничатся словесным взаимным обещанием помогать друг другу «против всех неприятелей общих и паче прочих шведов».