Мало-помалу счастливая жизнь возвращалась в дом, над которым после отъезда Ивонн, казалось, нависли свинцовые тучи.
Первым делом, утром, Саша надевает зелёный велюровый костюм, который он редко снимает дома, потом занимается наведением порядка в своих витринах, полных сокровищ. После приведения в надлежащий вид своего достояния ему не остаётся ничего другого, как вернуться, наконец, к работе после более чем шестимесячного перерыва, когда писательство, казалось, его совсем не интересовало: «Мадам Шуазель, дорогая мадам Шуазель, баронесса де Шуазель, мы потеряли так много времени! Да, действительно! Вы будете рыться в своих ящиках и шкафах... но я знаю, что вам не нужно искать что бы то ни было, потому что всё давно и великолепно рассортировано, все заметки, которые я мог надиктовать вам за последнее время. Я хочу их все. Потому что в этих заметках десятки идей для пьес, которые теснятся там... И вопреки тому, что говорят некоторые — и я знаю, что они говорят это, потирая руки, — я ещё не покончил с театром! Наоборот... я начинаю!»
«Наберитесь смелости, мадам, достаньте свои блокноты и карандаши, и давайте без промедления приступим к работе! Просто дайте мне время найти этой картине место. Этот маленький Ренуар заслуживает другого соседства, не так ли?»
Итак, счастье вернулось в дом на авеню Элизее Реклю, но ненадолго! Потому что, хотя Саша уже изрядно раздражён тем, как парижская пресса взялась за неурядицы его семьи, он узнаёт, что готовится гораздо худшее... некий Альфред Савуар (Alfred Savoir)[86], автор успешных пьес, используя личную драму Гитри, хочет поставить в театре «Матюрэн» юмористический опус «Млечный Путь» («La Voie lactée»), в котором изображён некий Джимми Тилль, король театра, в окружении двух женщин — карикатур на Ивонн Прентан и Жаклин Делюбак. Помимо многочисленных намёков на супружеские неурядицы Саша и прочих непристойностей, образ Гитри, набросанный Альфредом Савуаром, вышел особенно гадким... В некий момент действие происходит в театре, где Джимми посещает представление с другом, который должен был заплатить ему за место. Директор театра спрашивает его друга: «Разве Джимми не столь богат, чтобы обойтись без такой поддержки», — и слышит в ответ: «Видите ли, он зарабатывает миллионы! Но когда он был молод и беден, он не мог платить... Тогда у него и появилась эта привычка, и он её не потерял... Он чем-то похож на суверенов...». Затем друг советует никогда при Джимми не говорить о другом актёре, каким бы талантливым он ни был: «Если ты скажешь о нём хорошее — он будет недоволен... если плохое — этого никогда не будет достаточно. И не говори об умерших авторах... разве что умерли уж очень давно... и у которых ещё нет памятника!»
Теперь Джимми расскажет о своей жажде славы: «Нет, я не обманываюсь, но если бы меня обошли этими почестями, этими аплодисментами, которые я презираю, которые оскорбляют и вызывают у меня отвращение, я, кажется, пошёл бы выпрашивать их у театрального портье!»
Настала очередь персонажа Ивонн рассказать о причинах её стремления к свободе: «На прошлой неделе на представлении Союза искусств (Union des Arts) я царила рядом с тобой на авансцене во всех своих украшениях, я выглядела как идол. На меня смотрели, и я угадывала тайную мысль каждого из них: "Под этими бесценными соболями, под всеми этими драгоценностями у этой царицы, у этой богини болит живот, оттого она и выглядит такой несчастной". И мне хотелось встать и закричать: я здорова, это не колики, но мне скучно, мне скучно до смерти!»
Саша и Жаклин уязвлены этой внезапной атакой, о которой судачит весь Париж, особенно тем, что Гарри Бор, великий актёр, согласился сыграть в пьесе роль Джимми и заказал точную копию домашнего платья Гитри в качестве сценического костюма. Саша не мог сдержать ярости:
— Гарри Бор посмел! Да, он посмел так издеваться надо мной и выступать на сцене в моём домашнем халате! А-а, вот она, благодарность этого проходимца, которому я дал главную роль в «Ночном стороже»! Это гадко...
86
Альфред Познански (