На следующий день молодых вели к алтарю и после формальной церемонии — Руссов, будучи лютеранским пастором, не мог удержаться от критики священников католической поры — сразу же направлялись в Большую гильдию.
«Тут происходило безмерное пьянство, особенно у слуг орденских и дворянских, — свидетельствует автор „Хроники Ливонии“. — Один перед другим выпивал половину или целую дюжину маленьких кубков с пивом один за другим, пока не выпивал их залпом.
Точно то же должен был делать и его соперник, если не хотел, чтобы тот всадил ему в живот короткий кинжал. Такое пьянство не происходило без того, чтобы не проливали много пива; пол становился совершенно мокрым, так что нужно настилать сена.
Кто мог наилучше пить и бражничать, драться, колоть и бороться, ругаться, проклинать и призывать на других чуму, тот считался первым молодцом и его сажали выше всех и почитали его больше всех.
Когда все напивались до безумия, тогда начинали бороться, драться и колоть друг друга, не только на улице и в сенях, но и в самой гильдии, где сидели женщины и девушки, и все должны были вскакивать на высокие столы и скамейки.
Тогда они хватались за чаши, которые были величиной с боевой меч и которые можно было удержать только обеими руками. Тогда многие рассекали головы и отрубали руки, так что цирюльникам и костоправам приходилось работать день и ночь…»
У купцов, по словам Руссова, дела обстояли не намного лучше: свадьба обходилась без кровопролития, но деньги на наряды и изысканные кушанья тратились безудержно и безрассудно.
Вероятно, подобным расточительством был обеспокоен не только хронист-морализатор, но и отцы города: по крайней мере, с конца XV века таллинский магистрат пытается урегулировать размах свадеб законодательными актами.
Магистратские распоряжения стремятся в деталях прописать не только время начала и окончания свадебного банкета, количество дозволенных танцев и блюд на столе, но и даже их… цвет: подавать «черную похлебку» позволялось, а «желтую» — нет. Тщетно искать в этих цветовых рекомендациях скрытую символику: вопрос тут исключительно «денежно-гастрономический». В первом случае речь идет о супе, заправленном свиной кровью, во втором — о сдобренном драгоценным шафраном.
Под тем же девизом борьбы за умеренность гостям свадебных пиров в ремесленных гильдиях не разрешалось подавать редкое и изысканное заморское кушанье — рисовую кашу. Купцам она была позволена — но исключительно без миндальной подливы.
Чтобы избавить молодых или их родителей от штрафов за возможную пропажу во время пира парадной гильдейской посуды, подавать на серебре допускалось лишь первую перемену блюд — последующее угощения полагалось есть-пить из оловянной посуды.
Регламентировано было и число гостей — на пиру в Большой гильдии, например, могли присутствовать не более восьмидесяти ратманов, бюргеров[2] и лиц духовного звания, столько же — женщин и девиц, а сверх того — пять дюжин купеческих приказчиков.
Вероятно, этот лимит постоянно превышался — магистрату это так действовало на нервы, что в начале XVII века столешницы в гильдейском зале были решением властей демонстративно укорочены с помощью пилы…
Более того — отцы города добились изготовления специальных решетчатых ограждений: танцевать как гостям, так и участникам свадьбы разрешалось отныне только на пространстве, ограниченном ими. В 1631 году Бернхард фон Гертен, сын бургомистра, разгоряченный пляской, демонстративно перепрыгнул через решетку — отцу пришлось пережить позор и заплатить внушительный штраф.
Дошло до того, что магистрат пригрозил вовсе запретить гильдейские свадьбы — и выстроить собственный «Hochzeitshaus», где пиры будут проходить с благопристойной скромностью.
Этого все же не случилось: то ли горожане и впрямь задумались о морали, то ли свободных средств на возведение еще одного общественного здания в городской казне не нашлось.
Документы Городского архива позволяют реконструировать свадебные празднества былого Ревеля, но увидать их воочию, увы, невозможно. Иконографического материала по средневековым таллинским свадьбам вообще не сохранилось: к тому времени, когда светская живопись распространилась на далекую северную окраину Европы, золотая пора их давно минула.
Лишь роспись люнета в сенях здания Большой гильдии в некоторой степени может служить подмогой. Правда, полотно, выполненное в середине XIX века, полно неточностей и изображает иное событие, но общую атмосферу — наверняка передает.
Изображена на нем не сама свадьба, а ее «игровое подобие»: торжественный въезд в город «Майского графа» — победителя ежегодного весеннего турнира. Рука об руку с ним следует на коне его избранница — «Майская графиня»: самая красивая девушка города.
Нет сомнений, что именно этот праздник вдохновил Пауля Флеминга — мастера поэзии немецкого барокко, который жил одно время в Таллине первой трети семнадцатого столетия и даже планировал создать здесь семью, — на написание поэмы «Снежная графиня Ливонии».
По форме это пространное воспоминание о бракосочетании некого Андреса Рюттингса с Аннен фон Хольтен, состоявшемся в феврале 1636 года. По содержанию же — «лебединая песнь» уходящим в прошлое свадебным пирам средневекового Ревеля.
Здесь есть все: и сияющая колесница Гелиоса, въезжающая на заиндевелый небосклон; и пир, «подобный шумом битве»; и даже ритуал, достойный «чертовой свадьбы» в доме на Ратаскаеву, 16: слуги внезапно гасят свечи, и кавалеры ищут свою пару вслепую.
При этом о недоброй славе адреса, известного ныне всякому любителю туристической «чертовщины», ни Флеминг, ни воспетые им новобрачные, ни один из их таллинских современников, понятное дело, еще и не догадывался.
Первый дом с «фальшивым окном» — правда, не прорубленным в толще стен, как в бюргерском жилище напротив Колесного колодца, а нарисованным поверх штукатурки — появился в Таллине лишь полвека спустя — в 1685 году. Возведен он был на углу улиц Лай и Айда в духе барокко: требования архитектурного стиля, ценившего строгую симметрию фасадов, заставили зодчего прибегнуть к курьезному элементу декора.
Приблизительно века полтора спустя — уже в эпоху классицизма — он был применен в таллинской архитектуре еще раз: при перестройке средневекового домовладения на улице Ратаскаеву. Впрочем, совсем не исключено, что владелец предпринял ее накануне свадебного банкета: не коварного повелителя преисподней, разумеется, а своего. Или же — кого-нибудь из домочадцев.
В ресторане, что обосновался в доме «чертовой свадьбы», позаимствовав у него в качестве названия его точный адрес, снять зал для свадебного пира, разумеется, можно.
Набравшись храбрости, конечно, можно при желании провести первую брачную ночь в комнате за окном с «окаменевшими гардинами» — над заведением общепита ныне расположены апартаменты для гостей. Являются ли им во снах женихи и невесты ганзейского Ревеля, пышные пиры средневековых свадеб? Многочисленные туристические форумы интернета хранят на этот счет молчание.
Следовательно, остается только одно — выбрать направлением свадебного тура Таллин. Или отправиться сюда в поездку, отметив очередную годовщину заключения брачного союза. И удостовериться на личном опыте: «Уста любимой слаще здесь стократ, чем лучших поваров произведенья» — так же, как и во времена поэта Флеминга четыреста лет тому назад.
После регистрации брака в Департаменте семейного состояния таллинские молодожены наших дней отправляются для фотографирования в парк Кадриорг, на водопад в Кейла-Йоа или к памятнику затонувшему броненосцу «Русалка».
2
Ратман — член городского совета, магистрата. Бюргер — полноправный горожанин, занимающийся торговлей или ремеслом.