На ястребов эти речи не произвели никакого впечатления, если верить Арабшаху. «Наши города построены не из глины или кирпичей, а из твердых, несокрушимых камней. В них стоят хорошие гарнизоны, имеющие достаточное количество продовольствия и оружия. Потребуется год, чтобы захватить хотя бы один из них. Наши луки сделаны в Дамаске, наши копья сделаны в Аравии, наши щиты сделаны в Алеппо. По нашим спискам в стране 60000 деревень. Если каждая деревня даст нам хотя бы одного или двух смелых мужчин, мы получим огромную армию. Эти татары живут в шатрах из шкур и полотна, тогда как мы живем в хороших крепостях из тесаного камня от зубцов на стене до самого фундамента».
Все призывы Дамурдаша о помощи, отправленные султану Фараджу, остались без ответа. Сирийцам предстояло в одиночку встретиться с армией Тимура. К концу октября 1400 года Тимур послал разведывательные партии проверить город и его окрестности. Это была та же самая тактика, с помощью которой он пытался отвлечь индийцев от стен Дели. Тимур не желал связываться с длительной осадой, и здесь его уловка тоже принесла успех. Ворота города были открыты, и армия вышла в боевом порядке. Судун, вице-король Дамаска, вел правое крыло. Его войска были усилены мамлюками. Дамурдаш принял командование левым крылом, составленным из воинов Алеппо, также усиленных мамлюками. При этом они допустили серьезную тактическую ошибку, поставив пеших воинов в первые ряды.
В татарской армии оправданные Мираншах и Шахрух командовали правым крылом. Султан-Махмуд, марионеточный хан из дома Джагатая, командовал левым. Два внука императора, сын Мираншаха Абубакр и Султан-Хусейн командовали правым и левым авангардами соответственно. Военные слоны, захваченные в Дели и ставшие любимой военной новинкой Тимура, были построены впереди армии, одетые в богато изукрашенную броню. Это была армия, которая, как сказал один историк, заполнила все вокруг.
С привычным криком «Аллах акбар!» обе мусульманские армии ринулись в бой. Сражение было яростным, сирийцы отчаянно атаковали этих диких варваров, чтобы защитить свой город. Воздух наполнил лязг мечей и свист стрел. Сначала Тимур захватил инициативу, так как его слоны смяли левый фланг сирийцев. Под сильнейшим напором татар он постепенно подался назад, а потом обратился в бегство к воротам города на виду у остальной армии. Пример Дамурдаша, поспешно удравшего в цитадель, повлек за собой настоящую панику. В считанные мгновения равнину заполнили сирийцы, которые со всех ног мчались к городским стенам, преследуемые по пятам татарами. В толчее воинов затаптывали лошадьми, они тонули во рву, вскоре заполнившемся трупами, копья пронзали по три или четыре человека разом, стрелы беспощадно косили беглецов. Отважных женщин и мальчиков, которые присоединились к защитникам города, перебили на месте.
У Дамурдаша не оставалось иного выбора, кроме как сдать Алеппо Тимуру, чтобы избежать дальнейшего кровопролития. С ним обращались хорошо, но Судун, который когда-то убил посла Тимура, был взят в плен. Сокровища этого города теперь принадлежали всепобеждающему завоевателю. Но надежды правителя на мирное завершение битвы были разбиты вдребезги. Историк ИбнТагри Бирди, отец которого командовал армиями султана Фараджа, писал:
«Женщины и дети бежали к большой мечети Алеппо и мелким мечетям, но люди Тамерлана гнались за ними, вязали женщин веревками, как добычу, протыкали детей мечами, перебив их всех. Они совершали позорные деяния, к которым привыкли. Над девственницами надругались без всякой жалости. Благородных женщин насиловали без всякого стеснения. Татарин схватил женщину и изнасиловал ее прямо в великой мечети на виду у множества его товарищей и жителей города. Ее отец и брат и муж видели ее страдания, но ничем не могли защитить ее, потому что их самих схватили и подвергли пыткам и мучениям. Затем татарин отпустил женщину, но ее тут же схватил другой, так и не дав прикрыться. Затем они предали мечу жителей Алеппо и его воинов, пока мечети и улицы не были заполнены мертвыми, Алеппо был завален трупами».
Убийства и грабежи продолжались четверо суток. Деревья вырубались, дома разрушались, мечети поджигались. В одном отчете говорится о массовом избиении городских евреев, которые пытались укрыться в синагоге. «Он оставил город опустошенным, не осталось никаких обитателей, все люди были перебиты. Призывы муэдзинов и молитвы больше не были слышны. Не осталось ничего, кроме пустыни, закопченной пожарами, там жили только совы да стервятники»[87].
87
Апокалипсическая картина опустевшего города-призрака не совсем верна. Насколько мы знаем, перед отъездом Тимур затеял теологический диспут и призвал к себе городских кади. Он обрушил на них град вопросоз, причем неверный ответ, как они знали, будет стоить им головы. Тимур спрашивал, почему они выбрали неправильный путь учения суннитов, а не шиитов? Вопрос ошарашил теологов, так как они полагали, что сам Тимур был мусульманином суннитского толка. Как отмечает Арабшах: «Мусульмане не сумели ответить, и им отрубили головы». За этим последовал другой не менее провокационный вопрос. Кто из мучеников ислама попадет в рай — воин, защищавший Алеппо, или тот, кто погиб, сражаясь за Тимура? Сначала в воздухе повисла гробовая тишина. Затем поднялся ученый Мухиб ад-дин Мухаммед. «Пророка (Да благословит его Аллах и ниспошлет ему мир!) однажды спросили об этом, и ом ответил так: «Тот, кто сражается, чтобы мир принадлежал истинному богу, и есть настоящий мученик». Тимур был удовлетворен этим ответом настолько, что решил помиловать всех, кто пережил резню. Это подтверждает и Ибн Тагри Бирди, который всегда рассказывает о грудах трупов, отданных на растерзание стервятникам, говоря, что отношение Тимура к жителям Алеппо оказалось «относительно милостивым».