Пулемет кнопок. Это лиф — ты
От плеч до самых ног.
Словно пение кверху лифта,
За решеткой ресниц значок.
Магазинов меньше в пассаже,
Чем ласк в тебе.
Ты дремать в фонарном адажио.
Ты в каждой заснуть трубе.
[102]
Показательно, как поэт начала XX в. максимально пытается сохранить ведущие топосы и мотивы библейской книги, переводя их в современный модус. Так, гранатовая роща с сочными плодами и ароматами превращается в скромный палисадник, а ветер, заставляющий пролиться благовония страсти, — в страстное дыхание ноздрей; ряд белых зубов красавицы, уподобленных постриженным овцам, возвращающимся с купанья, становится рядом белых домов на улице. При этом истинная нежность уживается с грубоватостью, возвышенное — с сознательно приземленным:
Твои губы краснее двунадесятника
На моих календаре.
Страсть в ноздрях — ветерок в палисаднике
В передлетнем сентябре.
Весна сугробы ртом солнца лопать,
Чтоб каждый ручей в Дамаск.
Из-за пазухи города полночи копоть
На Брюссели наших ласк.
На улице рта белый ряд домов
Зубов,
И в каждом жильцами нервы.
В твой зрачок — спокойное трюмо —
Я во весь рост первый.
Под коленками кожа нежнее боли,
Как под хвостом поросенка.
На пальцах асфальт мозолей,
И звонка
Луж перепонка.
С ленты розовых поцелуев от счастья ключ,
1-2-3 и открыто.
Мои созвучья —
Для стирки любви корыто.
[103]
В своем переложении В. Шершеневич сохраняет элементы диалогической формы, свойственные Песни Песней, в частности — вопросы подруг (женского хора) и ответы героини:
Фабричные, из терпимости, из конторы!
Где любовник твой?
— Он, одетый в куртку шофера,
Как плевок, шар земной.
В портсигаре губ языка сигарета… Или,
Где машинист твоих снов?
— Он пастух автомобилей,
Плотник крепких слов.
[103]
Как и в Песни Песней, герой оказывается пастухом, но «пастухом автомобилей». Кроме того, он — «плотник крепких слов», и это дерзкое определение вводит аллюзии на новозаветный образ Иисуса, сына плотника. Как героиня Песни Песней объясняет, чем ее возлюбленный отличен от десятков тысяч других, так объясняет это подругам героиня Шершеневича.
Но если в древнем библейском тексте господствуют уподобления из мира природы, то у поэта эпохи урбанизма, следящего за «автомобильей поступью», — урбанистические метафоры, связанные с техникой и миром большого города. Сравним:
Как яблоня среди лесных деревьев —
мой милый между друзей!
Как гоночный грузовиков между,
Мой любовник мужчин среди.
Мной и полночью восславленный трижды,
Он упрямой любовью сердит.
[103]
В пятой главе Песни Песней содержится знаменитый васф, вложенный в уста девушки и описывающий телесную красоту возлюбленного в ответ на расспросы подруг:
— Каков твой милый среди милых, прекраснейшая из женщин, Каков твой милый среди милых, что ты нас так заклинаешь?
— Милый мой бел и румян, заметен среди тысяч!
Лицо его — чистое золото, кудри его — гроздья пальмы,
Черные как ворон.
Очи его — как голуби на водных потоках,
Купаются в молоке, сидят у разлива.
Щеки его — гряды благовоний, растящие ароматы,
Губы его — красные лилии, капающие миррой текущей,
Руки его — золотые обручи, унизанные самоцветом,
Живот его — плита слоновой кости, выложенная лазуритом.
Ноги его — мраморные столбы, укрепленные в золотых опорах,
Лик его — как Ливан, он прекрасен, как кедры.
Нёбо его — услада, и весь он — отрада!
Таков мой милый, таков мой друг,
Дочери Иерусалима!
вернуться
Ветхий Завет: Плач Иеремии; Экклесиаст; Песнь Песней. С.69.