– Хватайтесь крепче за стулья. Сегодня Господин Всезнайка сдал сочинение. Обхохочетесь. Я уже объявлял тему, но повторю еще раз. Итак, «Мои идеальные каникулы». Господин Всезнайка не хочет прогуляться по берегу Тукета, побывать в Сан-Тропе и Ла-Бауле[6], посетить Барселону или Лондон. Нет! Он жаждет проникнуть в страну мертвых! И шлет нам оттуда почтовые открытки!
Всеобщее оживление.
– Цитирую: «Мою барку влечет к свету. Я цепляюсь за борт, потому что огненный змей выскакивает перед носом суденышка. Богиня Нефтида советует не терять головы и придержать берет. Царица Изида протягивает мне анкх, чтобы я мог победить монстра».
Ученики гогочут, пихают друг дружку локтями, а педагог заканчивает сухим учительским тоном:
– Господин Всезнайка, мне остается только посоветовать вам найти хорошего психоаналитика. Имейте в виду, я все-таки не поставил вам ноль за сочинение. У вас один балл из двадцати, но только потому, что вы заставили меня смеяться. Между прочим, я всегда стараюсь прочесть ваши сочинения в первую очередь, потому что знаю: с вами не соскучишься. Продолжайте в том же духе, господин Разорбак, и я еще долго буду веселиться, потому что вы совершенно точно останетесь на второй год.
Рауль и глазом не моргнул. Он не реагировал на подобные замечания, особенно исходившие от людей вроде нашего учителя, к которому Рауль не питал никакого уважения. Проблемы у нас, однако, были.
Как и в большинстве школ, ученики нашего лицея были жестокими подростками. Стоило показать на кого-нибудь пальцем и заявить: вот белая ворона, как его жизнь тут же превращалась в пытку. В нашем классе заводилой был один наглый тип по имени Мартинес. Вместе с дружками он подкараулил нас у выхода.
– Царица Изида! – вопили они. – Хочешь анкхом по морде?
Я перепугался. Чтобы преодолеть страх, я сильно пнул Мартинеса, а он засветил мне кулаком по носу. Лицо тут же залила кровь. Нас было двое против шестерых, но хуже всего было то, что Рауль – хотя и был намного выше и сильнее меня, – похоже, не собирался защищаться. Он не дрался. Он получал удар за ударом и даже не пробовал дать сдачи.
Я кричал:
– Давай, Рауль! Мы сделаем их, как тех на кладбище! Вместе против дураков, Рауль!
Он не двинулся с места. Вскоре мы рухнули наземь под градом ударов. Банда Мартинеса бросила нас валяться на улице и удалилась. Я потирал синяки.
– Ты что, испугался? – спросил я.
– Нет, – сказал он.
– Чего же ты не дрался, а?
– А зачем? Я не могу тратить силы на всякую ерунду. И я не знаю, как бороться с дикарями, – добавил он, подбирая осколки разбитых очков.
– Но ты же обратил в бегство сатанистов!
– Это была игра. И потом, может, они и жалкие люди, но намного тоньше, чем эта бестолочь. Перед пещерным человеком я бессилен.
Мы помогли друг другу встать на ноги.
– Ты же говорил: вместе против дураков…
– Боюсь тебя разочаровать, но нужно, чтобы у них был хоть какой-то разум, чтобы я мог вступить с ними в войну.
Я был изумлен.
– Но послушай, тогда эти уроды всегда будут нас бить!
– Возможно, – ответил он. – Но они устанут раньше меня.
– А если они тебя убьют?
Он пожал плечами:
– Ба! Жизнь всего лишь краткий миг.
У меня появилось странное чувство. Пусть это и сделали тупицы, но Рауля только что побили. Он не всегда оказывается самым сильным. Только что он проявил абсолютную слабость.
Я вздохнул:
– Что бы ни случилось, ты можешь, как и раньше, рассчитывать на меня в трудную минуту.
В ту же ночь мне снова приснилось, что я лечу в облаках навстречу женщине в белом платье, которая держит в руке череп.
22. Философия Паскаля
Бессмертие души влечет нас столь сильно, задевает столь глубоко, что надо позабыть все эмоции и стать беспристрастным, чтобы понять, что же это такое.
Наш первейший интерес и первейшая задача состоят в том, чтобы пролить свет на то, от чего зависит все наше поведение.
Именно поэтому среди людей, не верящих в бессмертие души, я провожу резкую границу между теми, кто прилагает все силы, чтобы узнать об этом больше, и теми, кто живет, не беспокоясь и не размышляя над этим вообще.
Подобное безразличие к вопросу, который касается их самих, их личности, всего, что в них есть, меня скорее раздражает, чем печалит. Это изумляет и пугает меня: это для меня чудовищно. Я говорю об этом не из благочестивого рвения и набожности. Я слышу противоположное мнение, что такое отношение необходимо в интересах человечества.