Выбрать главу

Лоретта не поняла, и, заметив недоумение в ее устремленных на него глазах, Фабиан добавил:

— Некоторое время, пока ваш муж не разведется с вами, мы будем оставаться в таком же положении, как ваша подруга Ингрид и Хью Голстон, но, мне кажется, наша любовь настолько велика, что суждение света нас не тронет. Хотя не думаю, что свет станет особенно интересоваться вами или мной и теперь, и в будущем.

— Я не… понимаю, что… вы говорите… не понимаю, — еле выговорила Лоретта.

— Я уверен, что понимаете, — возразил Фабиан. — Вы так умны, что не можете не понимать неотразимой силы любви, и знаете, что когда мы обретаем истинную любовь, любовь, которую все ищем, отречься от нее невозможно.

Он умолк, взял ее руку, повернул ладонью вверх и продолжал:

— Такая маленькая ручка, и все же, мое сокровище, вы держите в ней мое сердце и все мое счастье. Если вы мне откажете, я никогда уже не буду цельным.

Лоретта на мгновение закрыла глаза, а потом сказала еле слышно:

— Как вы… с вашим происхождением, вашим… состоянием и вашим положением во Франции можете решиться… на поступок, который… вызовет такой… скандал?

Фабиан засмеялся удивительно счастливым смехом.

— Скандал? — повторил он. — Какой скандал? Болтовня завистливых людишек, злобствующих, потому что они не способны чувствовать то, что чувствуем мы? К тому же, мое сокровище, нас ведь тут не будет, чтобы слушать всякий их вздор,

Лоретта протестующе вздохнула, но ничего не сказала, и он продолжал:

— Я намерен увезти вас. Сначала в Северную Африку, где я владею обширными землями, в края, которые, я думаю, вы найдете столь же сказочными, как нахожу их я. Потом мы можем поселиться в Нормандии, в поместье, доставшемся мне от матери. Там все настолько непохоже на шато моего отца в долине Луары, что мы окажемся будто в ином мире.

Он умолк, еще крепче сжал ее руку и добавил:

— А если во Франции вам не понравится, мир велик, а с вами, я знаю, где бы мы ни очутились, я буду в той волшебной стране, которую всегда искал.

Он улыбнулся.

— В раю, который всегда ускользал от меня, пока вы не вошли в гостиную в тот первый день, и я не понял, что нашел вас, и все остальное утратило всякое значение.

— Вы… не можете думать того… что… говорите! — прошептала Лоретта.

Но Фабиан посмотрел ей в глаза, и она поняла, что слышит голос его сердца.

Каждое сказанное им слово дышало глубочайшей искренностью.

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал он негромко, — но знаю также, моя бесценная маленькая богиня, что вы любите меня и между нами нет нужды в объяснениях.

Его голос стал очень глубоким.

— Я увезу вас, буду защищать и любить вас до конца ваших дней. А когда мы умрем, будут другие жизни, ибо невозможно, чтобы мы вновь потеряли друг друга.

Лоретта не могла выговорить ни слова и только смотрела на него.

И даже не догадывалась, что ее глаза, казалось, заполнили все ее личико.

Тут отворилась дверь, Фабиан отпустил ее руку и сказал совсем другим голосом, невыразимо счастливым и веселым:

— Сейчас я вас накормлю, а потом отвезу домой. Вы достаточно много перенесли для одного вечера. Планами мы займемся завтра.

Пусть потом это казалось невероятным, но они сели за стол, слуги вносили кушанья, одно восхитительнее другого, а Фабиан говорил, не умолкая, так остроумно, так увлекательно, что Лоретта забывала о случившемся и даже смеялась его шуткам.

Точно танец радуг фонтана в Булонском лесу, думала Лоретта, завороженная его joie de vivre[21].

Она забыла страх, перестала чувствовать себя несчастной — ведь они были вместе, и на время все остальное потеряло всякое значение.

Но когда они кончили есть и слуги убрали со стола, Лоретта встала и отошла к камину, который не топился, а был полон роскошными цветами.

Она не заметила, что Фабиан подошел к ней сзади, и вздрогнула, когда он сказал:

— Что вас тревожит? — И, не дожидаясь ее ответа, продолжал: — В будущем тревожиться буду только я, а вы должны улыбаться и выглядеть счастливой, какой только что были, мое сокровище. Предоставьте все мне.

— Н-н-но… я… не могу это… сделать.

— Почему же? Ведь я здесь, чтобы оберегать вас.

— Я знаю… но…

— Никаких «но»! — перебил Фабиан. — Вы моя, Лора, и я убью всякого, кто посмеет еще раз вас напугать, а потому предоставьте мне заботиться о вас.

— Я… не… могу… вы не… понимаете, — сказала Лоретта.

Она подумала, что, может быть, ей следует открыть ему, кто она такая, и объяснить, как все вышло.

Но прежде чем она могла найти слова или решиться на что-то, Фабиан взял ее лицо за подбородок и повернул к себе.

— Вы так прелестны, — сказал он, — так немыслимо прелестны. И не только, но и больше, гораздо больше!

Голос у него стал очень глубоким, почти торжественным.

Но потому что он прикасался к ней, Лоретта, , как и прежде, ощутила, что ее пронизывают лучи солнечного света.

— Я боготворю вашу красоту, и я хочу, я желаю вас! Как могло бы быть иначе? — спросил он тихо, словно обращаясь к самому себе. — Но я преклоняюсь и перед вашей сияющей чистотой. Я знаю, что вы хороши душой, а таких женщин мне почти не доводилось встречать.

Лоретта потупила глаза под его взглядом, но он не отпустил ее, а продолжал:

— И это не все. Я абсолютно убежден, что вы — вторая половина меня. И наше воссоединение превратит нас в единое целое. Я уже говорил, что обрел вас после долгих поисков и никогда больше не потеряю!

В его голосе звучала решимость, заставившая Лоретту почувствовать, что он сметет со своего пути любые препятствия и будет неустанно сражаться во имя своей цели.

— Я люблю вас! Я люблю вас, и вместе мы, пусть даже люди сначала не признают этого, вместе мы — само совершенство любви.

Он обнял ее, и, прежде чем она могла опомниться, их губы слились. Она прильнула к нему всем телом, чувствуя, что жаждала именно этого. Вот по чему она томилась, не смея сознаться себе в этом.

Он целовал ее, и ей казалось, что они покинули комнату, унеслись в небеса.

Теперь солнечный свет в ее теле превратился в перламутровые радуги, и они уносили ее все выше, выше, выше, и ей уже казалось, что Фабиан дарит ей звезды.

Они засверкали в ее груди, у нее на губах.

А потом превратились в язычки пламени в ответ на огонь, который, она знала, пылал в нем.

И тем не менее он полностью держал себя в руках. И когда Лоретта почувствовала, что не в силах выдержать подобного экстаза, который он будил в ней, что она сейчас умрет, Фабиан поднял голову и сказал странно нетвердым голосом:

— Теперь ты понимаешь?

— Я… люблю тебя! — прошептала Лоретта, утратив всякую власть над собой.

— Только это и имеет значение, — сказал он негромко.

Она была настолько ошеломлена, что не успела понять, что происходит, а он уже накинул ей на плечи бархатную пелерину и увел из гостиной в вестибюль.

Они направились к дверям, и Лоретта увидела, что экипаж уже ждет.

Когда лошади тронулись, Фабиан обнял ее, притянул к себе, но не поцеловал. И она поняла, что он заглядывает вперед, в их будущее. И видел он его так ясно, словно читал ей страницы, на которых запечатлел его…

От дома маркиза до Елисейских полей путь был коротким.

Когда они доехали, Лоретта сказала торопливо и снова немного бессвязно:

— Я должна… поговорить с вами… должна объяснить…

— Сегодня больше никаких разговоров, — ответил Фабиан. — Завтра я выслушаю все, что тебе надо сказать, если это правда так важно. Ведь, мое сокровище, нам уже никакие слова не нужны.

Он поцеловал ей руку, а потом сказал:

— Моя обязанность оберегать тебя и помешать совсем измучиться после того, что тебе пришлось перенести, а потому я хочу, чтобы ты сразу же легла спать и помнила бы только то, что чувствовала, когда я тебя целовал.

вернуться

21

Жизнелюбие (фр.)