Когда Тэмуджин и Хасар расправились с неугодным им братом и пришли к себе в юрту, то мать их Оэлун-уджин, догадавшись по выражению их лиц о несчастье, встретила их сердитыми упреками и порицанием. Ее речь передана в стихотворной форме хараака, т. е. проклятия. Оэлун-уджин говорила:
Стихотворная форма этой речи свидетельствует о том, что перед нами фольклорное произведение, в котором рассказано о преступлении молодого Чингиса. Убийство брата — это преступное деяние — не забывалось в памяти народной, возникали легенды, слагались стихи, вероятно еще при жизни Чингис-хана; и летописец, сочинявший летопись во славу Чингиса и его рода, счел уместным использовать произведение народного творчества, достаточно сильно порочащее Чингис-хана. Не пощадил вождя современный ему историк.
О том, что семейные неурядицы (точнее, борьба за власть) в семье, в роде и, наконец, даже в только что появившемся государстве монголов не раз случались при жизни Чингис-хана[2301], мы узнаем из той же «Тайной истории монголов». В § 244 содержится рассказ о том, как младший брат Хасар, прославившийся как ловкий и меткий стрелок и получивший поэтому прозвище Хабуту Хасар, что значит «ловкий стрелок Хасар», пытался оспаривать власть у Чингис-хана. Там же отмечено, «что инициатором этой претензии был шаман Тэб-Тэнгри», но это вызывает сомнение. Вряд ли без согласия Хасара шаман мог заговорить о смене власти Чингиса. Как бы то ни было, но Хасар был захвачен Чингисом и подвергнут допросу, что обычно сопровождалось пыткой. Мать Чингиса, узнав о случившемся, бросилась вслед за Чингисом, ехала всю ночь и, прибыв в стойбище Хасара рано утром, увидала, что у него связаны рукава, сняты шапка и пояс. По понятиям древних монголов снятие шапки и пояса были признаками уничижительного, бесправного состояния пленника. Мать сама развязала рукава у любимого сына, сама надела ему шапку и пояс и обратилась с гневной речью к Чингису, защищая Хасара. И «Чингис-хан, будучи уличенным, — повествует летописец, — вздрогнул, испугавшись, когда прибыла матушка»[2302]. Не состоялся суд Чингиса над братом; он отступил перед матерью и вернулся к себе в свои дворцовые юрты. Однако дело этим не кончилось. В «Тайной истории монголов» кратко говорится, что «Хасар потихоньку собрал 1300 человек и выступил с враждебными намерениями»[2303]. Это сообщение подтверждает и Рашид ад-Дин еще более лаконично и, пожалуй, даже несколько туманно. Он пишет: «Большую часть времени он (т. е. Хасар) находился в союзе со своим братом Чингис-ханом. Несмотря на то что во время войны с Онг-ханом он отделился от него и несколько раз случались другие положения, когда вина падала на него, однако в великой войне Чингис-хана с Таян-ханом, государем найманов, (Чингис-хан] повелел Хасару ведать центром войска»[2304]. Осторожный персидский историк, по-видимому, был осведомлен о цезаристских действиях Хасара, но не счел нужным подробно рассказывать об этом, а ограничился лишь упоминанием о «других положениях», по всей вероятности враждебных, так как вина за них падала на Хасара.
Другой персидский историк, хорошо сведущий в монгольских делах, — 'Ата-Малик Джувейни, умалчивает о ссорах Чингис-хана с Хасаром. Лишь автор «Тайной истории монголов» говорит и о жестокости Чингиса, и о его испуге перед матерью. Не только почтительное отношение к матери (вероятно, следы материнского рода, некогда существовавшего у монголов), но и трусость перед нею за свой поступок также обнаруживает одну из черт характера монгольского владыки. В уста Чингис-хана летописец вложил такие слова: «Разгневанной матушки я испугом испугался, стыдом устыдился» («Eke-yi kilinglaydau ayun ayuba hican hicaba bi»).
Выражение с игрою слов «испугом испугался, стыдом устыдился» характерно для фольклора. Поговорка эта показывает, что летописец использовал в данном случае какое-то не дошедшее до нас народное сказание о Чингис-хане. Чингис-хан был, по-видимому, человеком крайне осторожным, и осторожность его граничила часто с трусостью. В данном поступке Чингис-хана, как и в некоторых других, отмеченных в «Тайной истории монголов» (ссора с джуркинами, военные действия против татар, ссора с Джамухой и др.), можно видеть крайнюю осторожность, которую можно было бы принять за трусость, что и дает некоторым исследователям возможность говорить о трусости Чингис-хана. Иногда как на пример трусости указывается поведение Чингис-хана при столкновении с шаманом Тэб-Тэнгри, пришедшим в юрту владыки в сопровождении семи молодцов-хонхотанов. Зная о приходе Тэб-Тэнгри, Чингис-хан заранее распорядился поставить у порога специальную охрану — трех силачей. Ведь Тэб-Тэнгри приходил с требованием передачи верховной власти Хасару. Естественно, что Чингис-хан хотел оградить себя от какой-либо неожиданности. Протолкнувшись между хонхатанами и выйдя из юрты, он дал знак силачам схватить Тэб-Тэнгри[2305]. Считать этот поступок проявлением трусости не приходится. Это была только предусмотрительная осторожность, присущая всякому верховному правителю.
2300
Перевод текста хараала приведен не полностью. Ср.
2301
Вопрос о взаимоотношениях между Чингис-ханом и Хасаром подробно освещен в статье акад.
2302
2303
«Altan tobci. A Brief History of the Mongols by bLobzan bsTan'—jin», vol. II, Cambridge, Mass. 1952, стр. 38. «Qasar irgen-iyen abcu mingjan yurban jayun dayiciba».