Подполковник Мыкола Олэксийовыч[126] Балашов, командир отряда особого назначения "Берда", с расположением в Бердянске, говорил, что боевой дух, возможно, в его подразделении и имеется, ба, он имеется и в жителях Бердянска, но вот танков нет. И вообще, с тяжелым вооружением тяжело. Есть две линии обороны, вроде как готовили третью, но…
Рота подполковника Балашова заняла старые здания, оставшиеся от какого-то учреждения, Мыкола Олэксийовыч даже и не знал — от какого. Он только выставил на полках символы украинскости — толстый том Истории Украины, икону Божьей матери и вырезанную из дерева карту Украины с эмблемами своего отряда, на железных воротах приказал нарисовать казака с винтовкой и надпись: "на родной земле быть панами не позволим никому" — и взялся за работу.
— Ставим своих людей на блокпосты, — рассказывал он. — Вылавливаем диверсантов. Провокаторов. У нас имеется, — говорил он, — список сепаратистов. Как раз на прошлой неделе нескольких выловили. Со средствами массовой информации сотрудничаем, — начал он загибать пальцы, — информируем…
В кабинете он сидел в верхней одежде, потому что с отоплением было паршиво. Я и сам не снимал куртку. Мы пили кофе. Я спросил у Балашова, про стоящий на полке украинский identity kit (идентифицирующий набор — англ.).
— Так я же, — ответил Балашов, — украинец. Считаю себя — украинцем! Этнически же — русский. Чтобы было еще смешнее, родился в Тбилиси. Служил в Советской армии в Грузии, потом перевелся. То тут, то там, а уже после выхода на пенсию осел в Бердянске, у моря, тут спокойно. Ну и вот уже четверть века здесь Украина, так что и я — украинец. Свою землю стану защищать.
Бердянск, и правда, город спокойный. Море бьет в каменистый пляж. В море купается какой-то толстый и усатый морж. После купания он трусцой бежит к полотенцу, куртке и ботинкам, оставленным на ведущей к морю лестнице. Какой-то пенсионер занимается у моря странной гимнастикой: он напрягается, широко разбрасывает руки, делает глубокий вдох и в этой позиции застывает. После чего повторяет движения. По набережной прогуливаются какие-то типы в коже и беседуют о продвижениях в мобильных сетях и о ценах на автомобили. Ходят дамы и говорят о том, мол, что это за страна, где нет власти, но что в ДНР еще хуже, может в Крыму еще сяк-так, но тоже не сильно, потому что, да, зарплаты они подняли, так ведь и цены выросли. А ведь не все же работают в бюджетной сфере, не все на пенсии. Я заговаривал с людьми, беседовал, спрашивал о том, не боятся ли они войны. Боятся, отвечали те, понятное дело, что боятся. Только все надеялись на то, что фронт обойдет Бердянск стороной. Мы тут с боку, на мысочке, чего к нам заходить. Если будет коридор, говорил я им, то зайдут. Как будет, так и будет, отвечали мне жители и шли дальше.
В поезде я ехал с беженцами из Мариуполя. Выглядело все словно выезд на зимние каникулы: чемоданы, теплые носки, свитера, играющие в коридоре дети. Семья, ехавшая в моем купе, выбиралась под Винницу. Маленький Андрюша, его мама и бабушка. Мать ежеминутно выступала на бабку, бабка на мать, потом обе вздыхали и разговаривали одна с другой, как будто ничего не случилось. Отец Андрюши, говорили они, остался в Мариуполе на блокпосту.
— А нам, — рассказывала бабка, — страшно. Каждые пару дней слышны взрывы. А друг фронт пойдет? Это же даже подумать страшно. Один раз я уже уличные бои пережила, спасибо большое.
— В последний раз под Винницей я была еще ребенком, — рассказывает мать Андрюши. — Далекие родственники. Говоря по правде, никто там нас и не ждет.
И бабка прибавляла:
— А может оно все и кончится, может, посидим там неделю-две и вернемся.
— Да где там быстро кончится, ты хоть головой думай, прежде чем чего-то молоть, — ругала бабку мать, и обе вздыхали.
Я лежал на верхней полке и когда выглянул в окно — увидел Днепр. Он был громадный, он был словно море. Он сиял и поблескивал, играл всеми цветами радуги. Если бы он заговорил — я бы совершенно не удивился. Увидав его, я вновь почувствовал, словно бы коснулся чего-то скрытого, будто установил контакт с неким смыслом, с историей. Ч чем-то, чего просто так не видать, но на самом деле не только на виду, но еще и напрягает стальные руки.
Когда я глядел на Днепр, у меня вновь появилась временная иллюзия божественного присутствия, ну а потом пошли застройки из белого силикатного кирпича, покрытые серым этернитом, и Бог — как всегда — пропал.
126
Иногда Автор пишет имена и отчества по-русски, иногда по-украински. По-русски это будет Николай Алексеевич.