По гостинице вообще сновало множество странных людей. Несколько немцев и французов, уже в возрасте, в гостиничном ресторане строили шуры-муры с местными девицами. Они пользовались курсом павшей в результате войны гривни, из-за чего все в Украине было для них, держателей валюты, практически даром.
Девицы разговаривали с ними по-английски, а в сторонке, между собой — по-украински, обмывая кавалерам косточки. Я размышлял, кто из них кого больше использовал. Девицы относились к этим бледным западникам как к последним фрайерам, а те вроде как немного это чувствовали и выглядели чуточку перепуганными. Их автомобили с западными регистрационными номерами стояли точно такие же перепуганные на гостиничной стоянке. Далеко от дома, далеко от шенгенской зоны, от автострад, выстроенных за деньги Союза, от тепла брюссельских стандартов, здесь, в постапокалипсисе, в громадном и вялом изображении Запада, и из притворства проглядывает татарскость, монгольскость, мордорскость, азиатскость — наскрозь!
Впрочем здесь все относились к ним с легкой издевкой. Официантки с издевкой приносили им меню и с той же самой издевкой принимали заказ. Местные мужики глядели на них… ну словно на червяков. Как на ходячие денежные мешки, которых доят обработанные пергидролью девицы, которые делали вид, будто бы смеются над их шутками. Или не смеются.
— Вот что здесь можно делать интересного, кроме этого вашего спа и посещением старого города? — спрашивал какой-то немец у женщины-администратора в гостинице. — И, естественно, выпивки, — подмигнул он ей.
— Пить еще больше, — без тени улыбки ответила та.
Гостиница находилась в более новой части города, недалеко от главной улицы, которая выглядела как и все другие главные улицы во всех остальных городах Украины. Пятиэтажные жилые дома из силикатного кирпича, тротуарная плитка каждые пару метров другая, застроенные балконы и размещающиеся на первых этажах этих жилых домов деловые предприятия типа "iCredit", предлагающая "кредити готiвкою з доставкою додому, швидко, легко, зручно"[140], или же салон дамской моды "Гламур", предлагающий "одяг вiдомих свiтових брендiв"[141], к которому пристроили терраску из мрачной плитки, выкрашенной, однако, в розовый цвет. Или же салон мужской моды с белыми пластиковыми дверями и приклеенной к стенке фотографией юноши в стиле Интервью с вампиром или же Дориана Грея из Лиги необыкновенных джентльменов, которого со всех сторон осаждают красивые девушки, и который глядит на мир вроде как из-под демонически нахмуренных бровей, но по сути своей — исподлобья. Снизу название магазина — "Воронин" — выписанное таким шрифтом, каким в восьмидесятые годы писали названия металлических команд. Очарование русского, дикого, но обладающего классом; очарование белой царской эмиграции, пьющей самую лучшую водку и стреляющей в хрустальные люстры и зеркала; поручик Голицин, укушенный вампиром Лестатом, и все это под пластиковым жёлобом, на первом этаже советского жилого дома из белого, силикатного кирпича, под балконами, переделанными в летние спальни и склады варенья на зиму. В Украине, которая временно ненавидит Россию.
И это как раз здесь билось сердце города. Потому что в старый город, кроме туристов, никто не ходил.
Так говорила Тамара, с которой я встретился в гостиничном ресторане.
— А нет, — говорила она, — смысла ходить в старый город. Впрочем, — прибавила она, — старый город и так выглядит лучше снаружи, чем изнутри.
Тамара была городской активисткой и философом. На встречу она пришла одетой в потрепанные короткие бермуды, черные чулки и майку на бретелях. У нее были довольно-таки грозные, толсто нарисованные брови, которые ты видел в первую очередь и лишь потом — Тамару. Непонятно было бы, говоря честно, чего можно было бы ожидать от таких бровей, если бы не ласковые глаза, которые разряжали эти брови, точно так же, как разряжают пистолет.
Тамара была родом из Львова, но приехала сюда, на Подолье. Здесь она проживала в селе. И сейчас все у нее спокойно, — говорит она, — садик, беседы с соседями, и плевать на все то, на что повлиять не можешь.
Мы пили кофе и глядели на город. На улицу, по которой печально, словно рабы, тянулись запыленные автомобили, которые перегонялись сюда из Германии. И нашло выглядящие автомобили из бывшего СССР: "лады", иногда даже какие-то "волги", гораздо реже — "москвичи". Эти вот советские и постсоветские дети автопрома выглядели среди своих западных родичей словно урки.