Ефремов сидел в горнице за самоваром. Рядом с ним — его жена Евдокия с годовалой Улькой и пятилетним Федькой. Все тут было как прежде. Вдоль стен, оклеенных обоями, стояла добрая дюжина гнутых стульев, посреди горницы с потолка свисала большая лампа со стеклянным колпаком, а в простенках между окнами высились три шкафа: один — под посуду, другой — для одежды, третий — набитый холстами и обувью. Все это было приобретено Еремеем в голодный год где-то в Глинске, в обмен на муку, и теперь продолжало украшать его горницу, как будто ничего в жизни не изменилось. Только в углу, где всегда поблескивал позолотой иконостас и горела неугасимая лампада, было пусто, пыль лежала там, как тень исчезнувших святых. Нет, жизнь все же ворвалась в дом Ефремова, и оттого, что не стало в нем иконостаса, Игнату показалось, что горница покосилась.
Игнат присел у окна и стал рассказывать, как Афонька Князев измывается над Находкой. Ефремов перебил его.
— Нашел печалиться о чем — всех нас загнали в сугроб и бьют кнутовьем.
— Нет, ты мою Находку закрепи за мной, — настаивал Игнат. — И что ни день, давай на нее урок. Ведь эдак и коню лучше, и колхозу больше пользы.
— Мне моя шкура дороже лошадиной, — отказался наотрез Ефремов. — Я тебе дам твою кобылу, а что скажет Тарас Потанин? «Ты зачем мужика обратно к единоличному хозяйству толкаешь?» Тарас неспроста конюхом стал.
— Ты что туману напускаешь? Не видать Афоньке моей Находки! — крикнул Игнат и вскочил со скамьи.
Ефремов остановил его у порога.
— Я Афоньке не потатчик. Он твою кобылу до смерти загоняет. Так что, как сумеешь, бери свою Находку. Я как председатель ничего не скажу. Но помни: ты со мной не говорил, и я тебе ничего не советовал.
Ночью Игнат разбудил сына.
— Пойдем на колхозную конюшню.
— Батя, а может, не стоит связываться? — нерешительно проговорил Василий. — Чего печалиться о Находке, не наша уже она.
— Тебе что! Не ты ее растил.
— Не ходите, батя. — Татьяна, жена сына, схватила его за руку. — Как бы худа не было.
Игнат оттолкнул невестку.
— Пошли, Василий... Пусть что хотят со мной делают, а измываться над Находкой не позволю.
Удивительные, порой странные вещи происходят в жизни. Еще в те годы, когда только что освободили крестьян, поселился в Пухляках предок Игната, и оттого, что он был до этого крепостным князя Тарханова, прозвали его Тархановым, а потом так и записали в подворную книгу. В те же годы у того же князя Тарханова жила в дворовых девках пухляковская Аграфена, и прижила она от князя мальчонку, которого в деревне стали звать «Князев», да так и записали в ту же книгу. Мужик Тарханов стал работать на земле, а княжеский сынок, потомок Тарханова
….. [1] без его родовитости и богатства, пошел
….. жеский дом. Внук его Афонька то
….. может быть, не подозревал о с
….. но, видать, унаследовал от пре
….. нивый характер и жестокую
….. ждено было оказаться в т
….. чала в казачках у князя Тарханова, потом перешел в услужение к Тарханову-лесопромышленнику, а после революции пристроился на лесную биржу. Он вернулся в деревню за несколько лет до коллективизации. Потребовал землю — дали. Но не работал, а сдавал в аренду и тем жил.
В колхозе Афонька увидел новую возможность кормиться не работая. Его жена, бывшая тархановская горничная, была неспособна к крестьянскому труду, но и она и выводок ребят требовали еды. Афонька писал в колхоз заявления о ссудах, о вспомоществовании хлебом или одеждой. В городе он был приказчиком, а в деревне числился бедняком, жил на подаянии у Советской власти. Да, удивительные, странные вещи бывают в жизни. Княжеского отпрыска Афоньку она делает бедняком, а Игната Тарханова, потомка крепостного, обиженным середняком. И невдомек этому середняку, что в великое время крутых поворотов самый маленький необдуманный поступок может привести к самым большим и очень печальным последствиям.
Игнат и Василий шли на конюшню по широкой, усаженной березами дороге. Ночь была лунная, морозная, и все вокруг — сугробы по обочинам, стволы берез и заснеженные поля — сияло, искрилось бирюзовым светом. Игнат не таился. Он даже хотел, чтобы на конюшне был Тарас Потанин. Старый друг поймет его и отдаст Находку. А как же иначе? Ведь Афонька истязает не коня — душу человечью...
На колхозной конюшне горел тусклый огонек закоптелого фонаря. В ночной тишине мягко постукивали копыта, едва слышно позванивала цепь в деннике жеребца да похрустывало сено, словно кто-то осторожно ступал вдоль кормушек. Изредка тишина нарушалась призывным ржаньем. Тогда спросонья
….. ись в сторону и заливались на разные голоса
….. жеребята.
….. Находку и повел ее из конюшни.
….. Афонька Князев. Но не успел он
….. увидел Тараса. В стоптанных,
….. валенках, слегка припадая на
….. амывающей походке покачивая «летучей мышью», он шел вдоль конюшни. Игнат заспешил ему навстречу.
— А я думал, обязательно зайду, предупрежу, чтобы утром не искал, беру Находку!
— Поставь на место!
— Не ездить Афоньке на ней. Мой конь!
— Не Афонькин и не твой. Общий конь, наш, стало быть! — и протянул руку к узде.
Игнат оттолкнул Тараса:
— Не тронь! Сначала научи всех животину оберегать, а потом и делай общей. Не дам, чтобы Находку на живодерню сволокли.
— Подумай, что делаешь, Игнат! — вновь подступи им к Тарханову Тарас. Против себя идешь. Не могу я тебе лошадь отдать. Ты возьмешь, а за тобой бросятся другие. Что с колхозом будет? Ведь толечко на дорогу становимся. — И, взметнув фонарем, схватил узду и закричал на Тарханова: — Уйди отсюдова!
Игнат и Тарас стояли бок о бок, не желая уступить друг другу Находку. Неожиданно Игнат кинулся Тарасу под ноги и, повалив его на землю, крикнул сыну:
— Скачи домой!
Но Тарас уже смахнул с себя Игната и бросился к Василию. Василий, верхом на лошади, метнулся к воротам. Тарас изловчился, схватил его за полу полушубка и стащил на землю. А Игнат уже снова наседал на Тараса. Не выпуская поводка, Тарас упал на землю и увлек за собой Игната. Игнат хрипел:
— Вот какой ты друг!
— Сволочь ты, а не друг!
Испуганная Находка рванулась и, почувствовав свободу, вымахнула на улицу. За ней побежал Василий.
Неизвестно, кто первый узнал, что Тарханов увел из колхозной конюшни свою лошадь. Едва рассвело, вся деревня двинулась в бывшее помещичье имение. Толпа вплотную подошла к воротам конюшни. Зашумела требовательно, возмущенно:
— Где председатель? Пусть открывает!
— Еремей еще ночью смотался.
— Тогда тащите сюда Тараса.
— Чего его тащить. Он запершись в конюшне.
— Ломай ворота! Бери своих коней!
Из конюшни вышел Тарас. В руках он держал железный засов. Толпа отступила. Этот партийный с характером! Еще двинет!
— Не дело задумали, мужики, — оглядывая толпу, сказал Тарас. — Колхоз развалить хотите?
— Мы за своим пришли.
— Коль меня растопчете — берите. Но первому, кто сунется, несдобровать. — И он слегка приподнял засов.
— А почему Игнату отдал?
— Силой взял. И за это ответит.
— Не бойся, мужики! Не посмеет ударить. Только стращает.
Люди колыхнулись. Кто-то напирал сзади. Толпа наседала. Тарасу стало ясно: уговоры не помогли, угроза не подействовала, засовом не открестишься. Надо придумать что-то другое. И, как неожиданно появился из конюшни, так же неожиданно скрылся за тяжелой дверью, успев сунуть в скобу засов. Толпа застучала кулаками по дубовым доскам, нажала на ворота. Ворота заскрипели, качнулись, но выдержали натиск.
1
Здесь и далее пропуски в тексте из-за того, что был оторван уголок одного листа в бумажной книге. —