– Лучше будет сразу его в каталажку отправить, – настаивал Задеруйка.
– Да кому тут нужда чужака вызволять! – посмеялся Подкатун над страхами Кузьмы Данилыча. – За него же передо мною отвечать придётся. Мне всё одно утром надобно смахать в уезд – купчую составить, так что Ивана я сам передам кому следует.
Но Еремеевой затее не дала сбыться Ланкина горячка. Уложенная Подкатуном в верхней горенке нового дома, девка металась в жару, не видя никого, всё звала к себе Ивана. Когда же привозной лекарь посоветовал Ивана всё-таки показать, то Задеруйкина баня встретила коренастых молодцев только сырою пустотой.
Пошли по деревне искать, спрашивать… На все вопросы люди отвечали в голос:
– Надо же! Вот чудо! Пропал человек! А какой хороший мастер-то был!
Но чудеса на этом не кончились, поскольку с Еремеем такая странность вскоре произошла, что и разгадать её нельзя.
Безъязыкой от беды Ланке Еремей Подкатун обещался:
– Как споднимешься, красота, от болезни своей глупой да поймёшь, каково к тебе моё добро, – уедем соцелева и повенчаемся святым рядом. А покуда – грешен! От пустого придурья твоего велю оконца в горенке зарешетить, и дверь полой оставлять я тоже не собираюсь. Догляд же за тобою будет вести моя кухарка.
Ладно.
Эта забота была у Еремея, да ещё Кузьма Данилыч зудил каждый божий день:
– Я говорил: надо было Ивана сразу в уезд отправлять. А теперь вон говорят, что видели мастера близко от деревни, и не одного! Увозил бы ты девку подальше куда – хватит у Ивана ума дом подпалить.
– Не городи околёсицу, – отмахивался Подкатун от советальщика. – Ланку трогать лекарем не велено. Да и что ж, мне от Ивана бегать прикажешь? Сколько бегать – год, два? Али всю жизнь его бояться? Ничо! Не трясись. Мои соколики и не таких лавливали! А что насчёт подпалу, так, покуда Ланка в доме, Иван прибежит голыми пятками огонь затаптывать, ежели кто и умудрится подпалить.
Подкатун храбрится, а Задеруйке не до гонору – он уж спать стал дома в обнимку с ружьём. Всех своих работников сторожайкой замучил. Однако сколько можно крутиться-то по ночам? Надумал Задеруйка проситься к Подкатуну в ночевальщики. Солнце в землю – конторщик к Еремею.
А у того свой резон: чем чёрт не шутит! Покуда в передней Иван Недоля будет Кузьму Данилыча потрошить, можно успеть соколиков со двора покликать, ежели те посмеют заспаться.
И стали Подкатун да Задеруйка всякое заденье до полуночи в карты сидеть лупиться да водку глушить.
На второй неделе Задеруйкиного ночевания расходился на дворе Иван Постный[16]. Так ли разбушевался, что у многих крестьян поленницы поразметало.
Задеруйка доволен бурею – хоть одну ночь от страха отдохнуть.
Вот сидят они с Еремеем, об стол картами хлопают, пьют-едят здоровья ради – кухарка не успевает подносить. А ить у неё не одни они – Ланка в горенке никак не успокоится, за нею нужен глаз да глаз. Тут ещё Еремей заругался:
– Чой-т ты сёдни растопалась – ходишь, тумба каменная?! Не казарменный двор, поди-ка, у меня – маршировать-то?
На что кухарка дрогнула и, не ответствуя, заторопилась в Ланкину горенку. А уж когда вернулась в свою каморку, игрованы даже и не видели. Там она долго чухалась, полусонная, да всё тревожно припадала зачем-то к мокрому оконцу, испуганно крестясь на бурю. Не умаляли её страха и караульщики, поскольку с вечера ещё уторкались они по пристройкам надворным и вели там охульные разговоры между собою да ржали, что кони.
А в доме, когда кухарка спать легла, и вовсе настала невыносимая тишина. Хоть и свечи кругом горят, а всё одно темень по углам шевелится.
И вот слышат ночевальщики: под бурею стекло в оконце задребезжало. Дребезжит стёклушко, а получается, что в доме кто-то заблудился да тоненько плачет среди чужих углов.
Редкие Задеруйкины волосы ершом поднялись на темечке. Глядя на гребень Кузьмы Данилыча, и Еремей голову в плечи утопил. А ветер над крышей воет заупокойную, колобродит за стеной буря, ажно дом шевелится. И скажи на милость, до того обоим мужикам жить захотелось, хоть собаку зови да малою блошкой полезай прятаться в её хвост.
Сидят игрованы, друг на друга хлопают глазами и молчат, притихли. В соседней горенке дверь поскрипывает. Вроде кто-то с обратной стороны подглядывает. Скрипела дверь, скрипела да, знать, потому что никто не осмелится её как следует прикрыть, она и засмеялась. По всему дому отозвался тот смех.
Задеруйка вместе со стулом под стол завалился. Увидел там Еремеевы ноги, ухватился за них, что чёрт за грешную душу. Подкатун дрыгается, а Задеруйка ноги ему не отпускает. Ничего другого не оставалось Еремею, как щёлкнуть подстолошника по ершастому гребню.