– Тесс, это я.
– Боже мой, мама. Как все это происходит?
– Здесь нет боли…
– Ты ведь так сильно страдала.
– Дорогая, выслушай меня.
– Мама, я тебя слушаю. Внимательно слушаю.
– Боль, через которую ты проходишь… это способ освобождения от боли. Ты гораздо легче… чем думаешь…
Эти слова принесли Тесс благословенное успокоение. «Ты гораздо легче, чем думаешь». Может, мать имела в виду душу? Может, жизнь и в самом деле – один из двух способов существования души? И поэтому Рут, в земной жизни всегда пристально следящая за дочерью, и после смерти нашла способ с нею связаться?
Тесс смотрела на фотографию, которую держала в руках. Это был последний их совместный снимок, сделанный на праздновании восьмидесятитрехлетия матери. На фото было ясно видно, какую страшную дань взимала болезнь с Рут Рафферти. Ввалившиеся щеки, отсутствующий взгляд, высохшее тело, на котором ее любимый свитер цвета карамели висел как на вешалке.
– Мам, ну как такое возможно? У тебя ведь там нет телефона.
– Нет…
– Тогда каким образом ты разговариваешь со мной?
– Что-то произошло, Тесс… Возникла… щель.
– Щель?
– Пока она есть…
– И сколько она просуществует?
Трубка молчала.
– Мама, я спросила, сколько эта щель просуществует?
– Недолго…
Чудеса происходят каждый день. Но тихо, без шума. Происходят везде: в операционной, в штормовом море, на дороге. Иногда их совершает человек, которого мы хорошо знаем. Иногда – незнакомец, появившийся словно из ниоткуда. Сведения о таких чудесах почти не записываются. Их количества тоже никто не знает, поскольку никто не ведет учета.
Но бывают чудеса, о которых узнает весь мир. И когда такое случается, в мире начинаются перемены.
Возможно, Тесс Рафферти и Джек Селлерс промолчали бы о поступавших к ним звонках, но Кэтрин Йеллин молчать не пожелала. Евангелие призывало возвещать благие вести всему человечеству.
Было воскресное утро. С момента первого таинственного звонка, раздавшегося в Колдуотере, прошло двадцать три дня. Пастор Уоррен, как обычно, стоял перед прихожанами церкви «Жатва надежды», листая страницы Библии и не подозревая, что очень скоро его святилище навсегда преобразится.
– Прочтем из Евангелия от Матфея, глава одиннадцатая, стих двадцать восьмой, – моргая, произнес он.
Он плохо видел даже в очках, от старости у него дрожали пальцы. Пастору вспомнились слова псалма: «И до старости, и до седины не оставь меня»[1].
– Пожалуйста, простите меня, но я должна сказать!
Головы прихожан повернулись туда, откуда раздался голос. Сощурившись, Уоррен увидел Кэтрин, стоявшую в пятом ряду. На ней была черная шляпа с полями и платье цвета лаванды. В руках она держала кусочек бумаги.
– Простите, пастор. Дух Господень побуждает меня говорить.
Уоррен нервно сглотнул. Ему стало не по себе, словно он чувствовал: после слов Кэтрин что-то кардинально изменится.
– Кэтрин, прошу вас сесть.
– Пастор, это важно.
– Сейчас неподходящее…
– Я была свидетельницей чуда!
Из рядов донеслись удивленные возгласы.
– Кэтрин, Господь пребывает в каждом из нас, но говорить о чуде…
– Это произошло три недели назад.
– …вопрос крайне серьезный…
– В то утро в пятницу я была на кухне…
– …который лучше оставить заботам руководства церкви.
– …и мне позвонила по телефону…
– Кэтрин, я вынужден настоять, чтобы вы…
– Мне позвонила моя умершая сестра!
Возгласы стали громче. Кэтрин завладела вниманием прихожан. В церкви установилась такая тишина, что было слышно, как она разворачивает бумажку.
– Мне позвонила Дайана. Многие из вас знали мою сестру. Она умерла два года назад, но ее душа жива и находится на небесах. Она сама сказала мне об этом! Ее голос был таким… счастливым.
Уоррен изо всех сил стремился унять дрожь. Он утратил контроль над прихожанами, что, по его разумению, было грехом высочайшего порядка.
– Первый раз мы с сестрой говорили утром в позапрошлую пятницу, – продолжала Кэтрин, возвысив голос и утирая ладонью катившиеся по щекам слезы. – Это было в десять часов сорок одну минуту. Следующий звонок раздался через неделю, в одиннадцать часов четырнадцать минут. Третий – позавчера вечером, в семь часов две минуты. Она сказала: «Кэт, я жду. Мы все ждем». – Кэтрин повернулась к задним рядам. – Мы все ждем.
В рядах зашептались. Уоррен с кафедры видел, как ерзает его паства, словно в церкви подул ветер.
Он постучал по кафедре ладонью:
– Я настаиваю! – Хлоп! – Прошу вас… образумьтесь. – Хлоп, хлоп! – При всем уважении к нашей прихожанке, мы не можем знать, действительно ли это была ее сестра.