Я не поверил.
— Не обманывай, Синта. Синта удивилась еще больше.
— Не было телеграммы.
Я немного успокоился. Подвел Синту к краю моста. Предложил ей посмотреть на реку. Вода была грязная и вонючая. Но в лунном свете все вокруг окуталось обольстительным флером. Плоты, нагруженные овощами. Люди с удочками на берегу. Кто-то бренчал на гитаре. Течение было спокойно. Огоньки на плотах блестели, как светлячки. У берега стояло несколько больших грузовых лодок. Бугийцы[38] на палубах начали готовить себе ужин. Запах жареной рыбы долетал до моста, смешиваясь со зловонием. К лодкам спустилась какая-то толстуха и крикнула: «Балу! У тебя родился сын! Подожди, завтра еще не уезжай!» С лодки ответили: «Постой там, я сейчас сойду. Ишь поганец. Уже родился!»
Синта изумилась. Я смотрел равнодушно.
Балу спустился с палубы и подошел к своей матери.
Они немного повздорили, но оба, похоже, были счастливы. Балу был темнолицый, с длинными, похожими на клещи руками. Мать дородная, но бойкая. Взвалив на плечи мешки с рисом, они стали подниматься по обрыву, обсуждая предстоящую ритуальную трапезу по случаю рождения ребенка. Поприветствовали рыбаков, сидевших с удочками. У этих людей был свой дом. Но им не нужны были телеграммы. Их не тревожили никакие вести. Они жили простой, естественной жизнью. Их дом стоял у самого берега. Они пили речную воду, куда сбрасывались все городские нечистоты, но никогда не болели дизентерией. Они наслаждались этой простой жизнью, к которой не в состоянии приспособиться умники. И все же я не хотел, чтобы меня звали Балу. Мне необходимы были телеграммы, пусть даже пугающие меня до полусмерти. Я мог зажечь в небе луну, когда ее там не было. А Балу не мог объяснить словами того счастья, которым он владел. Синта потянула меня за руку.
— А луны-то нет! — сказала она с удивлением. И правда, не было. Но что я мог ей ответить?
— Пойдем домой, пап. Что ты опять размечтался? Луны не было. Балу не было. Телеграммы не было. Розы не было.
— Значит, телеграммы правда нет? — вновь спросил я.
— Правда!
И тогда мы пошли домой.
Теперь уже я вел за собой Синту. Скоро показался наш дом. Окно было открыто. Я увидел, что там кто-то есть. Вроде бы женщина. Наверное, Роза.
— У нас никого нет, — сказала Синта. — Это тетя.
XVI
Я не решался войти в дом. Я вдруг совсем другими глазами взглянул на эту дверь, которая проглатывала меня столько лет подряд. Страшно себе представить, сколько дней своей жизни я провел за этой дверью. В одних и тех же заботах, в окружении одних и тех же вещей и людей. Как это я не думал раньше, что каждый раз проходил в нее как на заклание.
Синта тянула меня за руку: «Ну, пойдем!» Нет. Я не мог туда возвратиться. Девочке было невдомек, какое побоище происходило у меня в голове.
Недоумевая, Синта продолжала тянуть меня вперед.
— Ну что же ты, папа? Пойдем же. Опять потом заболеешь.
Я закурил, чтобы потянуть время.
— У тебя кружится голова? Ты выпил, папа?
— Нет.
— Пойдем же домой.
— Да-да, сейчас.
— Пошли!
Я не двинулся с места. Синта опять потянула меня за руку. Я начал злиться.
— Пошли же, папа. Пойдем домой!
Эти попытки Синты водворить меня в дом что-то изменили в моем отношении к ней. Хотя я, кажется, давно подавил в себе мысль о том, что мы не связаны кровными узами, все-таки расстояние, разделявшее нас, увеличивалось по мере того, как она взрослела. Пройдет время, и она станет обыкновенной женщиной, а я обыкновенным пожилым мужчиной. Думать о любви будет странно. Эта мысль покоробила меня, и я разозлился еще больше. Убеждая себя в том, что она моя родная дочь, я всегда приносил себя в жертву.
— Я не хочу домой!
— Почему?
— Я не хочу домой! Прекрати!
— Ты опять заболеешь...
— А-а!..
Я раздраженно отмахнулся от нее. Девочка умолкла. Тихонько отпустила мою руку. То ли с обидой, то ли с испугом, то ли еще с каким неведомым мне чувством она отступила и пошла к дому. Мне было все равно, что она подумала. В голове точно что-то сверлило. Я был вне себя от злости. Стал гореть затылок. Так бы, кажется, и ухнул в воду, если б только можно было в ней утопиться.
Я сидел у цементного парапета моста, дымя сигаретой и глядя на свой дом. Синта вошла в дверь и больше не показывалась. Только тетушка выглянула в окно и смотрела с каким-то... уж не знаю, с каким выражением. Мне было все равно, что она думала. Мне казалось, что иногда я все-таки имею полное право не заботиться ни о ком, кроме самого себя. Поэтому я и сел прямо на асфальт, привалившись к цементному ограждению. Вряд ли когда-нибудь еще я наберусь смелости посидеть таким манером.
38
Бугийцы — жители Южного Сулавеси, искусные моряки, занимающиеся межостровными перевозками.