– Чушь! – подал голос Морозов. – Я к этой куртке отношения не имею.
– А вот и не так! – повеселел Лаптев. – Лет двадцать назад проку с этой куртки было бы немного. С нее изъяли бы следы пороховых газов, и если бы повезло, то могли бы найти выпавший волос господина Морозова. Сейчас наука ушла далеко вперед. На воротнике куртки остались потожировые следы человека, носившего ее. Анализ ДНК микрочастиц со стопроцентной гарантией покажет, что эта форменная курточка принадлежала господину Морозову. Соединим пороховые следы и ДНК, и мы получим имя убийцы. Он перед вами, господа!
– Почему вы не сообщили о ваших подозрениях компетентным органам? – спросил прокурор.
– Господин Морозов мог выбросить куртку где угодно. Он мог оставить ее на пустыре, утопить в реке, сжечь. То, что куртку нашли на свалке, – случайность.
– Донцов, вы давно живете на полигоне? – спросил Лавров.
– Лет тридцать или около того. Я как пацаном с детдома сбежал, так на полигоне и поселился. Классное местечко! У нас царят свобода слова и духа! Любой житель Нахаловки может сказать все, что думает, и его за это к ответственности не привлекут, не оштрафуют. В городе такой номер не пройдет, а у нас – запросто!
– Донцов, вы отдаете себе отчет в том, что говорите? – нахмурился прокурор. – С какой свободой слова официальные власти вас ущемляют? Вы Конституцию читали? У нас гарантирована свобода слова и волеизъявления.
– Вы, наверное, подумали, что я хочу за политику речь толкнуть? – улыбнулся остатками зубов смекалистый оборванец. – Нет, господа хорошие! Я хоть на помойке живу, но не дурак! Свобода слова у нас означает свободу говорить так, как я хочу. Встретился мне сосед, я могу его матом послать, и никто меня в полицию не потащит, никто стыдить не будет. Вот давеча…
– Хватит! – повысил голос Лавров. – Выведите господина Донцова, допросите, при каких обстоятельствах он нашел куртку. И этого… как его… Джинжера найдите и допросите.
Лаптев выглянул в окно.
– Джинжер стоит около автомобиля «Москвич-каблучок». Он готов дать показания.
– Подозрительные у вас знакомые, товарищ Лаптев! – съязвил прокурор.
– Ничего подобного! – возразил Андрей Николаевич. – Я работал в Заводском РОВД оперуполномоченным, был начальником милиции. Городской полигон находится на территории Заводского района, так что я в силу служебных обязанностей должен был знать, что там происходит.
– И что же там происходило? – продолжил иронизировать прокурор.
– Как-то раз двое бродяг украли ящик пустых бутылок. Большая ценность в середине девяностых годов! Штук шесть пузырьков боярышника купить можно. Жители Нахаловки поймали бродяг и сожгли на отвале. Живьем сожгли, чтобы другим неповадно было.
– Это… это преступление раскрыли? – опешил от неожиданного поворота прокурорский гость.
– Нет, конечно! На отвале день и ночь горит угольно-торфяная смесь, или черт его знает, что там горит. Возможно, горючий газ на поверхность выходит, а может, угольные пласты тлеют. Температура в центре пекла достигает нескольких сотен градусов. Тело человека в считаные минуты превращается в пепел. Нет тела – нет преступления!
Лаптев сел у окна, напротив задержанного охранника.
– Продолжим? – предложил он. – Господин Морозов, где портрет Саддама Хусейна?
– В первый раз о нем слышу, – не задумываясь ответил Морозов. – Курткой вы меня сможете привязать к убийству, а портрет на меня вешать не надо. Я его не брал.
Лаптев повернулся к начальнику УВД.
– Господин Морозов думает получить лет десять, выйти на свободу и продать портрет за несколько миллионов рублей. Так ведь? Не получится. Политика помешает.
– Андрей Николаевич, вы о чем хотите нам рассказать? – спросил Лавров.
– Об ИГИЛ[8], конечно же! Об исламском государстве Ирака и Леванта. Включите любой новостной канал, и вы убедитесь, что у нас три главные новости: переворот на Украине, Крым и наступление ИГИЛ в Ираке. ИГИЛ – это вовсе не государство, а объединение самых безжалостных убийц на свете. Они казнят пленных сотнями. В захваченных городах не щадят ни женщин, ни детей. К сожалению, их тайные сторонники есть и у нас в России.